Новые теории развития зоны юга

В восточной политологии появились новые концепты на основе противопоставления «индивидуалистического» Запада ­«коллективистскому» Югу. Особое звучание получили идеи «азиатских ценностей», чье быстрое распространение было связано, прежде всего, с давлением западных стран после распада биполярной системы на развивающиеся государства в целях приведения их к наибольшему соответствию с западной моделью построения общества и экономики. Это встретило отторжение во многих благополучных странах Восточной Азии, которые были воодушевлены экономическими успехами и не желали распространения в регионе пороков, свойственных индивидуалистической западной парадигме: высокий уровень преступности, распространение наркотиков, резкий рост разводов, проблема бездомности, расовое напряжение в обществе.

Здесь начали активно прорабатывать концепцию «азиатских ценностей», в которые включают семью как оптимальную модель организации, сильную клановую систему, дисциплину и повиновение, уважение к старшим, приоритетное значение общественного согласия, сильное государство. Данная теория выполняла две весьма противоречивые задачи: 1) защитить ряд традиционных ценностей и объяснить их основополагающее значение для азиатских стран; 2) обосновать свой путь абсолютно необходимой модернизации, но четко показать ее неполное совпадение с вестернизацией. Таким образом, мы имеем дело с реальной попыткой синтеза восточных и западных норм. Как это  ни парадоксально, концепция выполняла в Сингапуре модернизирующую функцию, постепенно видоизменения менталитет населения в сторону сближения с западными нормами.

Впервые об азиатских ценностях заговорил первый премьер-министр Сингапура (1959-1990) Ли Куан Ю, который для объяснения огромных социально-экономических успехов некоторых стран Азии утверждал, что главным фактором столь быстрого роста в Азии был упор на подчинении авторитету группы, трудолюбии, семье, сбережениях и образовании. Интересно отметить, что, наряду с «отцом сингапурского экономического чуда», основными теоретиками данной концепции стали представители высшей бюрократии страны, получившие европейское образование – дипломат Томми Кох, бывший посол в США Чан Хенг Чи и бывший посол в ООН Кишор Махбубани.

Томми Кох перечислил 10 основных составляющих «азиатских ценностей»: избегание излишнего индивидуализма; поддержание крепкой семьи; преклонение перед образованием; бережливость и высокая норма сбережений; напряженная работа; коллективное взаимодействие в масштабах страны; достижение азиатского социального контракта; восприятие всех граждан как организаторов коллективного дела (членов коммуны); развитие всего, что морально благотворно; отсутствие абсолютной свободы прессы. Чан Хенг Чи отмечала, что от либеральной демократии азиатские ценности отличаются коммунитаризмом, уважением к власти, наличием доминирующей партии, сильным государством и централизованной, жестко иерархизированной бюрократией.

Концепция «азиатских ценностей» получила широкое распространение в Восточной Азии. Особую роль в продвижении данной теории сыграл премьер-министр Малайзии Махатхир Мохамад (1981-2003 гг.), способствовавший превращению Малайзию в современное государство с развитой экономикой, одно из самых передовых государств исламского мира. Его характеристика «азиатских ценностей» весьма близка к взглядам его сингапурских коллег: ориентация на коллективизм и семью; уважение к власти; иерархично выстроенное общество; патерналистское, нелиберальное и сильное государство.

Данная концепция обрела множество поклонников в Китайской Народной Республике, в том числе и на самом верху, которые неявно, но настойчиво, используют ее для оправдания специфики развития КНР в области демократии и соблюдения прав человека. При этом наблюдается стремление соединить традиционные принципы и социалистическую систему (конфуцианство оказывало существенное воздействие еще на первого лидера КНР Мао Цзэдуна).

Среди противников идеи азиатских ценностей в Восточной Азии следует упомянуть, в первую очередь, политических деятелей, ориентирующихся на западное сообщество – Далай-лама, бывший президент Тайваня Ли Дэнхуэй, лидер оппозиции Мьянмы Аун Сан Су Чи, бывший заместитель премьер-министра Малайзии Анвар Ибрагим и другие. Западные исследователи, как правило, отрицают значимость данной концепции.

Процессы отчуждения от западной цивилизации

На общем фоне возрождение цивилизационных ценностей, начавшееся после достижения политической независимости, в последние два десятилетия сменилось отчуждением от основ европейской цивилизации. Особенно оно ускорилось с началом исламской революции в Иране. Напомним о провозглашении приоритета исламских ценностей и создании исламских республик (Пакистан, Иран, Мавритания и др.), постепенном возрождении идей превосходства желтой расы в Японии с 1980-х годов. Эксперты отмечают рост политического индуизма и индусского коммунализма в Индии. Не случайно в республике у власти в 1998-2004 гг. находилась Бхаратия джаната парти (Индийская народная партия). Вряд ли в отношении нее можно полностью принять традиционный западный термин «партия индусских националистов», но она и не скрывает своих самых тесных связей с коммуналистской Семьей сангха (Раштрия сваямсевак сангх – Союз добровольных служителей нации,  Вишва хинду паришад – Всемирный совет индусов, Баджранг дал – Отряд сильных), откуда партия и вышла. Появилась ветвь воинствующего буддизма, первоначально в Шри Ланке, наконец, восстанавливаются традиционные культы в ряде африканских стран. Не менее важны и повседневные "мелочи" - отказ от использования некоторых европейских предметов, слушания музыки, просмотра кинофильмов и пр., наблюдающейся даже в образованных семьях азиатских стран.

Процесс возрождения традиционных ценностей и отчуждения от многих ценностей европейской цивилизации порожден рядом разнородных причин. К ним относятся: существование значительных масс населения в системе традиционных отношений и проживающих ниже черты бедности, особенно в крупных странах, попытки части элиты достичь своих политических целей за счет запугивания образом внешнего врага, эйфория от первых несомненных успехов, размывание абсолютного превосходства европейской цивилизации и пр. Однако, возникнув, эти процессы начинают самовоспроизводиться. Поэтому представляется, что нарастание отчужденности в социально-психологической и религиозно-культурной сферах сохранится на достаточно длительное время. В свою очередь, эти расходящиеся цивилизационные особенности оказывают влияние на формирование механизма развития, методы и формы его деятельности и т. п. В результате возникают не только разнотипные национально-производственные структуры, но и закрепляются цивилизационные отличия.

Представляется, что крайне усилившаяся взаимозависимость мира касается, прежде всего, экономических и политических реалий. Эндогенные процессы, особенно в культурно-цивилизационной сфере, отличаются все большим своеобразием. Часто обращается внимание на поверхностные факторы. Действительно, мода и вкусовые привычки молодежи едины почти во всем мире. Европейский деловой стиль характерен для бизнесменов любой национальности. Практически нет стран, где не проводились бы выборы в законодательные органы, внешне соответствующие западным демократическим принципам. Однако на глубинном уровне в очень многих регионах нет сходства по существу с тем, что принято считать едиными базовыми нормами западной демократии.

Наступление европейской техники, науки, образования и массовой (американизированной) культуры в настоящий момент не ведет к созданию одноцивилизационного мира, а напротив, вызывает на Юге своеобразную реакцию отторжения. Данное отторжение может принять форму исламского фундаментализма, африканского негритюда, воинствующего индуизма и прочее. Даже в Японии происходит оживление традиционных религиозно-культурных представлений.

Наибольшее отторжение европейских норм и ценностей  характерно для исламского общества. Исламский мир, представляет собой настоящий суперрегион. «Мусульманская дуга» тянется от Северо-запада Африки до Юго-востока Азии, проходя и по территории России. В социально-экономическом плане здесь заметна огромная дифференциация. Помимо стран-нефтеэкспортеров и государств, вошедших в число достаточно благополучных стран (среди них существуют потенциальные региональные лидеры, как, скажем, Индонезия и Иран), существуют многие мусульманские государства, находящиеся в тяжелом положении. Несмотря на внешнюю помощь, экономический рост здесь не поспевает за ростом населения. Когда не происходит развития экономики и она стагнирует или деградирует, то вместо формирования новых цивилизационных общностей переживают ренессанс старые культурные пласты, и культурные, религиозные и цивилизационные аспекты становятся ведущими в общественной жизни.

Единство исламского мира проявляется не в экономической, а, скорее, в политической и, особенно – в культурной сфере. Исламское общество, в отличие от западного, отдает предпочтение не личным интересам индивида, а «коллективистскому» развитию (одно из значений ислама, по-арабски, - "покорность"). Не случайно было бы трудно привести пример успешной демократизации мусульманской страны по западному образцу. Очень многие эксперты в качестве такого образца часто называют Турцию, что вряд ли представляется убедительным. Модель развития Турции, находящейся в тесном цивилизационном контакте с Европой в течение столетий, тесно связанной с Западом экономическими и военно-политическими связями в течение 60 лет, стремящейся стать членом Европейского союза в течение 40 лет (в связи с чем специально задавались параметры, отвечающие требованиям Европы), по-прежнему серьезно отличается от западных норм (достаточно отметить постоянные вмешательства армии в гражданскую жизнь, во многом в последнее время связанные с ростом влияния исламистов).

Судя по событиям, происходящим в ряде афро-азиатских стран, в ближайшем будущем число теократических мусульманских государств может заметно возрасти. Во внутренней политике такие государства руководствуются традицией (устной или письменной). Во внешнюю политику они пытаются перенести исламские представления, далеко не всегда совпадающие с международно-ценностными.

Нарастание отчужденности между исламским миром и Западом представляется неизбежным. Одновременно исламский мир может попытаться использовать единственное оружие, которым он располагает в этом противостоянии: рост исламского экстремизма и радикализма. По-видимому, современный международный терроризм – лишь внешнее проявление культурного расхождения.

За последнее время международный терроризм превратился в одну из основных угроз глобальной, региональной и национальной безопасности. По всей видимости, это стало одним из негативных последствий проходящего процесса глобализации, прежде всего, в информационной сфере. Система современных коммуникаций позволяет устанавливать и углублять взаимосвязи террористических организаций, базирующихся в любых уголках земного шара; планировать совместные акции и координировать действия; добывать фактически всю необходимую информацию (от предложений о закупке оружия до инструкций о создании самодельных бомб); получать финансовые средства; вербовать новых сторонников и боевиков и т.д.

При анализе международного терроризма особо следует выделить пропагандистскую деятельность, которая является его важнейшей составляющей. Главной задачей террористов являются не осуществление самих террористических актов (этот метод и механизм), а запугивание населения, принуждение его к неадекватной реакции и давлению на правящие структуры, чтобы те осуществили выгодные террористам шаги. Так, недавние террористические акты в Испании, осуществленные исламистами, привели к смене правящей партии и объявлению новым правительством о выводе испанских войск из Ирака. Средства массовой информации (прежде всего, телевидение) являются основным проводником идей террористов, поскольку именно через них последние и осуществляют нужное им психологическое воздействие на население.

Террористическая деятельность вышла за пределы национального государства. Многие политики и эксперты пытаются утверждать, что международного терроризма не существует, и он якобы основан на национальном принципе. Однако в этом случае очень сложно ответить на вопросы, каким образом уйгурские боевики из Синьцзяна сражались в Чечне, а чеченские бандиты – в Афганистане, каким образом синхронизированы действия исламистских террористов – от Индонезии до Марокко, и т.д.? Сейчас же можно говорить о едином исламистском террористическом фронте, который имеет общие базы и тренировочные лагеря, полностью координирует свою деятельность, придерживается единой тактики и стратегии.

Сейчас мы являемся свидетелями двух основных тенденций. Во-первых, политический терроризм (свойственный, в первую очередь, Европе) и национальный терроризм (борьба за самоопределение – Западная Ирландия, Курдистан, Пенджаб и т.д.) стали иметь меньшее значение. На первый план вышел религиозный терроризм. К сожалению, в рамках всех мировых религий, как и многих национальных, появились свои террористические организации. Наибольшее звучание приобрел, естественно, исламистский терроризм. 

Этно-конфессиональные конфликты на Востоке

Одним из главных новых вызовов в постбиполярном мире стала проблема национального и религиозного взаимодействия/отторжения. Этно-конфессиональные конфликты называются в качестве основополагающих угроз в доктринах национальной безопасности различных стран, в стратегических концепциях различных военно-политических и экономических организаций. Этнические и конфессиональные конфликты на Востоке объясняются  социально-экономическими, культурно-цивилизационными и историческими факторами. Именно политика европейских колонизаторов, которые в целях укрепления своего положения проводили традиционный курс "разделяй и властвуй", предоставляли привилегии то одним этно-конфессиональным группам, то другим, противопоставляя их друг другу, вела к резкому росту напряженности. Нередко меньшинства занимали более привилегированное положение в государственном аппарате и экономике, что вызывало недовольство большинства населения.

Этнические и конфессиональные конфликты в Азии часто не совпадают друг с другом, и можно говорить о них раздельно. Этнический фактор играет очень большую роль на Востоке, но религиозные противоречия в целом еще более значимы.

Религиозный ревайвализм, тесно связанный с ростом радикализма и экстремизма, наглядно проявляется в буддистском ареале. Данное обстоятельство особо четко показывает глобальные измерения этого феномена, поскольку буддизм традиционно воспринимается как самая мирная и миролюбивая религия. Вместе с тем в Южной Азии, например, буддистская сангха (единое сообщество монахов) становится воинствующей при столкновении с представителями других религий.

Так, в Бутане на рубеже 1980-90-х годов под давлением буддистской общины были приняты законы (признание только языка дзонг-ке, требования носить традиционную бу­танскую одежду, прически и соблюдать буддийские обычаи и риту­алы, ограничения на въезд граждан Индии), которые привели к волнениям среди лиц непальского происхождения (индуистов) и их столкновениям с армией. Власти обвиняют оппозицию (то есть треть своего населения) в «терроризме», но те полагают, что проводится политика «бутанизации» и идет целенаправленное выдавливание лиц, отличных в религиозном плане. Сейчас в специальных лагерях в Непале и Индии проживают более 130 тыс. беженцев из Бутана. Интересно отметить, что в страну категорически запрещен ввоз любой небуддистской литературы (в том числе и индуистской).

В Шри Ланке некоторые буддистские священнослужители-фанатики стали по существу инициаторами антитамильских погромов в июле 1983 г. Именно после этого конфликт между сингалами и тамилами перерос в гражданскую войну, к 2005 г. унесшую жизни более 70 тыс. чел. В настоящий момент значительная часть буддистской сангхи в Шри Ланке ставят знак равенства между этносом и конфессией, низводя буддизм до уровня национальной религии. Любопытно, что в подавляющем большинстве индийские северяне сейчас поддерживают в Шри Ланке тамилов (индуистов), выходцев с дравидского юга Индии, а не сингалов (буддистов), выходцев с «арийского» севера.

Индийскому обществу после завоевания независимости удалось прийти к достаточному единству взглядов на главные внутриполитические и внешнеполитические макропроблемы. Национальное согласие в Индии - не только свод правил политического общения, но и неотъемлемая часть национальной традиции и культуры. Однако именно конфессиональный фактор не дает возможности полагать, что в Индии выработана исключительно продуктивная модель национального согласия. Мусульманская община Индии - огромный пласт общества - во многом вытолкнута из этого национального согласия, и в отношении ее крайне слабо реализуются основные принципы политического компромисса. Есть сомнения в полной включенности в политическую элиту страны мусульманских верхов. В Индии постоянно происходят межобщинные столкновения (наиболее крупномасштабные события за последнее время произошли в штате Гуджарат весной 2002 г.). В некоторых местностях страны происходят и преследования христиан.

Реализация лозунга хиндутвы, то есть установления индусского образа жизни для всех, может вызвать стремление к единообразию, а именно плюрализм является основой Индийской цивилизации. Его подрыв, как минимум, может повлечь за собой серьезнейшие политические последствия, а худший сценарий будет означать начало распада государства.

Еще более рьяно отстаивают свои религиозные принципы мусульманские государства Южной Азии. В Мальдивской республике, в которой на туризм приходится треть ВВП, в знак солидарности с палестинцами отказывают в выдаче виз гражданам Израиля. В Бангладеш ислам играет значительно меньшую роль, чем в большинстве мусульманских стран. Однако дискриминация индусского населения нередко принимает такие формы, что происходит массовая миграция в Индию (следует, безусловно, учитывать и социально-экономические факторы). Она достигает таких масштабов, что Индия то начинает сооружение непроходимых участков на четырехтысячекилометровой границе с Бангладеш, то объявляет о намерении начать ее минирование. 

Религия играет особую роль в Пакистане (не случайно реформация ислама носила в Индии коммуналистский ха­рактер задолго до завоевания независимости), который пытается всячески сохранить национальную индивидуаль­ность перед лицом Индии, доминирующей в Южной Азии (в том чис­ле и в культурной сфере). Вот что об этом сказал пакистанский ученый Вахиз-уз-Заман: "Если арабы, турки, иранцы откажутся от ислама, арабы все равно останутся арабами, турки - турками, иранцы - иранцами. Но что останется от нас, если мы откажемся от ислама?". Теория двух наций основоположника Пакистана М. А. Джинны противопоставляется, таким образом, концепции единой нации М. Ганди. Правда, следует отметить конфессиональные различия – между суннитами и шиитами – в Пакистане.

Усиление исламистского радикализма и экстремизма в Пакистане имеет самые негативные последствия и для внутреннего развития Индии, тем более что, по исламскому канону, иудеи и христиане имеют статус "покровительствуемых", а индуисты как представители политеис­тической религии должны перейти в ислам или быть уничтожены.  Рост политического ислама в Пакистане оказывает прямое воздействие, с одной стороны, на мусульманское население страны, а с другой - на индуистские шовинистические силы и приводит к укреплению политического индуизма уже в самой Индии.

Религиозные противоречия особенно негативно влияют на индийско-пакистанские отношения. Более того, в этой сфере отличия между двумя странами су­ществуют в наиболее опасной форме: определенная степень куль­турно-цивилизационного сходства при наличии различных религий. В условиях глобальной тенденции к усилению религиозного ревай­вализма противоречия между Индией и Пакистаном могут лишь углуб­ляться.

В целом, религиозный фактор более значим и в Восточной Азии. Мусульмано-христианские столкновения в Индонезии и на Филиппинах, рост политического ислама в Юго-Восточной Азии, определенная дискриминация христианского меньшинства в Северо-Восточной Азии и Индокитае в настоящий момент являются более важными факторами, чем этническая напряженность, которая, безусловно, также существует в регионе. В этом плане несколько отличается Китай, в котором очень остро стоит проблема этнических меньшинств, чьи национальные районы занимают 60\% территории страны.

На Ближнем и особенно Среднем Востоке ситуация складывается весьма своеобразная. Религиозный ревайвализм именно в этом регионе создает одну из основных угроз глобальной безопасности. При этом на уровне национального государства превалируют этнические конфликты (противостояние пуштунов с таджиками, узбеками и туркменами в Афганистане; курдская проблема, прежде всего в Турции и Ираке; начинающаяся конфронтация арабов с приезжими из Индии, Пакистана, Филиппин и т.д. в нефтедобывающих странах Персидского залива; берберский вопрос в Магрибе). Интересно отметить, что наиболее острые формы противостояния характерны для стран, ранее входивших в Османскую империю, в которой практически отсутствовала национальная дискриминация и не наблюдалось стремления к стиранию этнических различий.

Этнические конфликты превалируют и в Африке, где, правда, существует турбулентная зона по разделу Западной и Тропической Африки. Здесь открыто проявляются религиозные противоречия между арабизированным и африканским населением.

В Африке в постбиполярный период важную роль продолжают играть межгосударственные конфликты, основанные на этно-конфессиональных противоречиях. В других частях мира значение конфликтов подобного типа в межгосударственных отношениях снизилось. Следует, правда, выделить уже отмечавшиеся индийско-пакистанские противоречия, конфликты на постсоциалистическом пространстве и палестино-израильский «узел».

Что касается конфликтов на постсоциалистическом пространстве, то их можно условно также «записать» в специфический вариант гражданской войны, поскольку речь идет о бывшей единой территории. Кавказ и Центральная Азия стали геополитическими регионами после распада социалистической формы государственности, объединявшей этносы, на протяжении длительного исторического периода находившиеся в весьма сложных отношениях друг с другом. Этот распад привел к тому, что исторические противоречия между этносами и бывшими советскими республиками или их субрегионами стали проявляться в открытой форме. Здесь до сих пор не завершились процессы образования наций современного типа и становление их государственности. Произвольно проведенные в советское время границы между республиками привели к тому, что естественные границы расселения народов были рассечены административными, получившими статус государственных. Объединенными в государства оказались национальные, религиозные и культурные общности, весьма далекие друг от друга. Потенциально это создает ситуацию всеобщего регионального конфликта, связанного с возможностью пересмотра существующих границ.