Современное состояние дискуссии

Министр иностранных дел России, отметив, что нынешний внешнеполитический курс пользуется широкой поддержкой в стране, подчеркнул необходимость «критических дискуссий о тех или иных его аспектах, как и положено в демократическом обществе».

В отличие от прежних времен уже не приходится, анализируя суконный текст первомайских призывов ЦК КПСС, вычислять приоритеты: какой из народов объявлен «братским», а какой перешел в категорию «дружественных».

Внешняя и оборонная политика потеряла свою былую сакральность. Опубликованы и уточняются по мере изменения международной обстановки Концепция внешней политики, Оборонная доктрина, другие программные документы, в прямом эфире идут пресс-конференции российских и зарубежных политиков.

Регулярно проводятся семинары, конференции, круглые столы, работают академические институты, независимые центры, внешнеполитическая проблематика широко представлена в СМИ, издаются отечественные и переводные монографии, мемуарная литература, растет число периодических изданий.

В высших учебных заведениях соответствующего профиля вводятся новые дисциплины, например, энергетическая политика или военно-техническое сотрудничество, что отвечает меняющемуся содержанию международных отношений.

Дискуссия охватывает самый широкий круг вопросов. Здесь и ключевые вопросы отечественной истории с выходом на современность, и оборонная стратегия, и отношения со странами СНГ, политика на Балканах, отношения с США, ЕС и НАТО, с КНР и Японией (в связи с проблемой «северных территорий»). В отличие от советского этапа относительное безразличие проявляется к проблемам Африки и Латинской Америки. С точки зрения формальной, или, если здесь подходит определение «количественной», ситуация с изучением и анализом внешней политики и международных отношений вполне приемлема и не должна вызывать беспокойства. Однако качество публикаций на эти сюжеты за последние годы ощутимо снизилось. Заметно упал и теоретический уровень обсуждаемых проблем. В обязательном наборе цитируемых лиц место К. Маркса занял И. Ильин, а среди деятелей отечественной истории В. Ленина сменил А. Столыпин. Разумеется, это дело авторского вкуса, но несоразмерность масштабов очевидна. Обращает на себя внимание и обеднение фактографического материала, используемого к тому же вне исторического контекста и со значительными искажениями.

Неудивительно, что многие комментарии сводятся к рассуждени ям на тему, что лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным, а концептуальная новизна содержит откровения типа «Волга впадает в Каспийское море».

Отдельные тексты оставляют впечатление раздвоенного сознания. С одной стороны - демонизация реального, а, зачастую, надуманного оппонента, стремление уложить прошлое и настоящее в прокрустово ложе надуманных схем и конструкций, а с другой - стремление преодолеть комплекс неполноценности, вернуть статус «сверхдержавы». Хотя очевидно, что именно эта, непосильная для страны ноша, стремление быть «равновеликим» всему окружающему миру, и привело СССР к краху, а ее правопреемника - Россию — к глубокому социально-экономическому кризису. Причем добиваться возвращения этого статуса предполагается не упорной, рассчитанной на десятилетия работой, а шапкозакидательским возвращением на рельсы тотальной мобилизации.

Обращает на себя внимание и военно-физкультурная терминология, используемая в подобных материалах. Тут и «прыжок», и «рынок», и «прорыв», и «наступление по всему фронту», и «создание форпостов». Поневоле вспомнишь «битву за урожай» или «бой за уголек».

Характерным для авторов этих «духоподъемных» текстов является дидактическая манера изложения материала, где главное — выдвинуть обвинение, поставить задачу, сформировать цель, при этом практически отсутствует обсуждение того, как добиться реализации высказанных идей и предложений.

И в электронных, и в печатных СМИ стал популярным стиль, в кулинарии именуемый «фьюжн» - смешивать в одном материале самые разные сюжеты: от действий США в Ираке до «цветных революций», от «истерической травли Белоруссии» до «отсечения» России от Балтики и Черного моря, что, якобы, должно создавать панорамное видение международной обстановки. При этом хлесткие журналистские пассажи подменяют анализ и логику, а стремление объять необъятное приводит к очевидным упрощениям и искажениям неоднозначной картины мира.

Итоги 90-х годов

Мысль, высказанная В.В. Путиным на Мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности 10 февраля 2007 года о том, что «война холодная» оставила нам «неразорвавшиеся снаряды» в виде идеологических стереотипов, двойных стандартов и иных шаблонов блокового мышления, относится не только к нашим западным партнерам. В России достаточно ветеранов «идеологического фронта» и подросшей смены, стремящихся в комфортные окопы холодной войны, и именующих себя «государственниками» и «патриотами».

Вопреки их утверждениям о том, что в 90-е годы «патриотический» спектр был лишен возможности выражать свое мнение, все десятилетие шла публичная критика внешнеполитического курса. Осуществлявшаяся на парламентском уровне, в СМИ и академическом сообществе она носила достаточно острый, а, в ряде случаев, откровенно грубый характер.

Не останавливаясь на ушедшем десятилетии подробно, заметим, что расхожее утверждение о том, что в условиях значительной утраты суверенитета кадровую политику и даже идеологический климат в стране определял так называемый «Вашингтонский обком партии», мягко говоря, не соответствует действительности.

Достаточно вспомнить подковерную борьбу за «доступ к телу», о клинче медиамагнатов, о событиях 1993 года, о «семибанкирщине», о выборах 1996 года, о чехарде сменявших друг друга премьеров, наконец, о назначении самого преемника. Причем здесь Вашингтон? Хотелось бы также отметить, что практически весь руководящий состав Вооруженных Сил и органов Госбезопасности получил свои генеральские звания именно в этот, «контролируемый Вашингтонским обкомом», период.

Внешняя политика России, испытывавшая острую нехватку материальных, силовых и даже кадровых ресурсов, несмотря на известные ошибки, тем не менее, сумела сохранить лицо.

Заявления российского МИД в связи с палестино-израильским конфликтом, ситуацией вокруг Ирака, планами расширения НАТО на Восток, событиями на Балканах и особенно в связи с авиационными ударами НАТО по Югославии весной 1999 г. вызывали раздражение официального Вашингтона.

Привнесение в дискуссию термина «суверенность»  вызвало к жизни новые подходы, акценты, а, главное, новый тон, который, как известно, определяет музыку. Во многих изданиях зазвучали фанфары, барабаны и другие ударные инструменты. Задача данной статьи показать, насколько подобный настрой отвечает принципу историзма, реальной ситуации и внешнеполитической практике, и также в какой мере «суверенность» и связанные с этим понятия -  общинность, соборность, персонификация — представляют собой оригинальный вклад в развитие отечественного обществоведения.

Большинство серьезных специалистов по международным  отношениям согласны в том, что из почти двухсот государств -  членов ООН реальным суверенитетом, подлинной субъектностью на мировой арене обладают немногие. Обсуждение необходимых параметров для обладания этим статусом выходит за рамки данного материала, поэтому ограничимся замечанием, что традиционные геополитические характеристики — географическое положение, размер территории, численность населения, военная мощь и т.д. — сохраняя свое значение, не исчерпывают современного содержания суверенитета.

Когда утверждается, что в основе русскости лежит идея прочной государственной независимости, неприятия внешнего управления ни в сфере политики, ни в сфере духа, то против таких критериев возразить нечего, но правомерно возникает вопрос, в чем отличие «русскости» от «французскости» или «китайскости»? Хотелось бы понять, кого надо убеждать в том, что суверенность является неотъемлемой частью субъектности международных отношений, и кто выступает за получение инструкций из Вашингтона, поход за вассальной зависимостью в Брюссель или готов к неизбежной потере Зауралья?

Очевидные, не требующие ни обоснования, ни доказательств, компоненты «суверенности», которые адепты этого понятия пытаются выдать за нечто сакральное, на самом деле являются необходимыми условиями осуществления государственной деятельности. При нарушении этих условий в любом государстве в соответствии с демократическими нормами, будь то «суверенные» или любые другие, должна осуществляться процедура импичмента против несущих за это ответственность.

За тезисом, что Россия стала другой, суверенной, а значит, самостоятельно принимающей политические и экономические решения, явно просматривается идея, что до этого Россия была несамостоятельной и управл яемой. Здесь очевидно применение неоднократно отработанного в российской истории ХХ века приема, когда ответственность за накопившийся груз проблем с большей или меньшей элегантностью перекладывался на предшественников, и прошлое целиком или в его значительной части, рассматривается под критическим углом.

Так победившие большевики начали развенчивать всю историю династии Рюриковичей-Романовых, затем, после постановления ЦК ВКП(б) 1934 г., произошла частичная «реабилитация» — Иван IV и Петр I стали «хорошими», а «реакционеры» -  Николай I, Александр III и, особенно, Николай II - остались «плохими». При суверенной демократии «хорошими» стали все, но Александр II вызывает категорическое неприятие «патриотически» настроенных авторов — тут и судебная реформа с какими-то присяжными, и освобождение крестьян, подорвавшее  государственные устои, а, главное, продажа Аляски — исконно русской территории, к тому же, как оказалось, золотосодержащей.

По поводу продажи Аляски. Читая отдельные комментарии, невольно вспоминаются слова т. Сталина о том, что с разгромом милитаристской Японии смыт позор, мучивший каждого русского патриота за поражение 1905 г.

Можно не сомневаться, что при сохранении Аляски в Российской империи, ситуация довольно скоро стала бы напоминать Техас 40-х годов ХIХ века, когда быстро растущая масса выходцев из США с оружием в руках выступила против мексиканского правления. Учитывая тогдашнее состояние «двух друзей России» — армии и флота (выражение Александра III, преемника «продавца Аляски») — в исходе возможного противоречия можно не сомневаться, особенно, учитывая отсутствие других друзей.