Рациональное к иррациональное

Эпоха Просвещения заложила достаточно прочные основы под идеалы грядущего торжества разума, рассудка и справедливости. Но это привело к абсолютизации, преувеличению значимости рационального метода в общественном сознании. Однако начало XIX вена, расцвет капиталистического промышленного производства и рыночных отношений раскрыли такие стороны человеческого характера, которые вызвали шок и разочарование у романистически настроенных мыслителей и кризис гуманистических иллюзий и переоценки разумного начала в человеке.

Ряд философов, усомнившихся в безграничных возможнос-тях разума, рационального подхода к осмыслению мира, стали третировать просветительскую идеологию как ложное сознание. Так А. Шопенгауэр полагал, что не разум, а слепая, неразумная воля является двигателем человеческих устремлений. В. Дильтей считал, что жизнь вообще невозможно постичь с позиций научного познания, "живой дух" доступен лишь интуиции, экстатическому, религиозному чувству. С. Киркегор писал в 1848 году: "Тирания равенства - коммунизм - вот самая ужасния тирания" (174, 101), - он противопоставлял веру и разум, отдавая предпочтение первой.

Ф. Ницше резко критиковал разум: "Чем доказывается истина? Чувством повышенной власти - полезностью - неизвестностью - короче, выгодами (а именно, предпосылками того, какова должна быть истина, чтобы она была нами признана)... Для чего познавать: почему бы не обманываться?.. Чего всегда хотели - это не истина, а вера... Вера же создается с помощью совершенно иных, противоположных средств, чем методика исследования: она даже исключает последнюю" (212, 122-123). Он предпочитал строить основания общества не на разуме и целесообразности, а на идеях "сильной личности" и "воли к власти".

139

Вслед за романтиками, Ницше пытается реабилитировать понятие  "мифа": "А без мифа всякая культура теряет свой здоровый творческий характер прирожденной сила: лишь обставленный мифами горизонт замыкает целое культурное движение в некоторое законченное целое. Все силы фантазии и аполлонических грез только мифом спасаются от бесцельного блуждания. Образы мифа должны незаметными вездесущими демонами стать на страже; под их охраной подрастает молодая душа, по знамениям их муж истолковывает себе жизнь свою и битвы свои; и даже государство не ведает более могущественных неписанных законов, чем эта мифическая основа" (160, 1, 149). Представим себе для сравнения, продолжает Ницше, человека, оторванного от мифологии, представим себе культуру, лишенную прочных мифологических корней: "И вот он стоит этот лишенный мифа человек, вечно голодный, среди всего минувшего и роет и копается в поисках корней, хотя бы ему и приходилось для этого раскапывать отдаленнейшую древность" (160, 1, 149).

Ницше начинал с критики общественного сознания, критики стереотипов, предрассудков, иллюзий, но вскоре понял, что без них человек теряет уверенность в своих силах, обречен На топтание на месте; освобождение от организующей и мобилизующей силы иллюзий и миров может развязать деструктивный потенциал, разрушительную энергию. Человеку нужно "покрывало иллюзий", он может найти свое спасение лишь в иллюзии (см.: 160, 1, 29-69). Поэтому Ницше приходит к необходимости переоценки ценностей, отказа от устаревшей мифологической картины мира и построения новой.

На ограниченные возможности разума, не способного привести к "ясности, истине и мудрости", указывал немецкий философ ХХ в. Эрнст Кассирер (см.: 101, 121).

Итальянский социолог Вильфредо Парето полагал, что "миф конструирует не разум, его вызывает к жизни некий аффект, а Разум, логика подключаются позже, чтобы как-то оправдать этот миф" (68, 76-77). Пытаясь создать классификацию мифологических образований в современном общественном сознании, Парето указывает на образ "врага", которого необходимо обнаружить, разоблачить, изолировать или уничтожить, на мифоло-

140

гему "избавителя", "спасителя", соответственно и мифы "освобождения", "избавления", "повергнутого кумира", "простоты", "злодейства", "вечной гармонии" и т. п. (см.: 68, 76-77). Один из идеологов анархо-синдикализма Ж. Сорель полагал, что каждое социальное движение опирается на социальный миф. Каждый класс создает свою мифологию с целью идеологического основания движения и борьбы и сплочения масс. К числу таких социальных мифов он причислял идеи всеобщей забастовки, "свободы", "равенства" и другие иллюзорные идеи (см.: 68, 81-82). Миф сродни утопии, хотя смешивать эти понятия нельзя. "Утопия, - писал Сорель, - продукт интеллектуального труда, она является делом теоретиков, которые путем наблюдения и обсуждения фактов пытаются создать образец, с которым можно было бы сравнить существующие общества и оценивать хорошие и дурные стороны последних; это совокупность вымышленных учреждений, которые, однако, представляют достаточную аналогию с существующими для того, чтобы юристы могли о них рассуждать... О мифе нельзя спорить, потому что в сущности он составляет одно с убеждениями социальной группы, является выражением этих убеждений на языке движения и вследствие этого его нельзя разложить на части и рассматривать в плоскости исторических описаний. Утопия же, наоборот, может подлежать обсуждению, как всякая социальная конструкция... ее можно опровергать, показывая, как та экономическая орга-низация, на которой она покоится, несовместима с нуждами современного производства" (215, 26). Об этом же пишет Э. Я. Баталов: "Миф иррационален, утопия продукт рациональной деятельности. Миф лишен критического измерения, он фиксирует конформное отношение человека (как рода, ибо миф не знает индивидов) к социуму. Утопия же... есть по самой своей природе отрицание, бунт, ересь, даже если это всего лишь ересь "внутренней эмиграции сознания" (24, 82).

Правда, утопия может стать мифологией, тогда они отождествляются и не могут быть объектом имманентной критической рефлексии. Тогда утопия становится объектом веры, знаменем революционного движения. Латиноамериканский революционер, коммунист Хосе Карлос Мариатеш утверждал, что "си-

141

да революционеров заключена отнюдь не в науке. Она - в их вере, в их страстности и силе воли. Это сила религиозного характера, мистическая, духовная. Это сила мифа" (9, 34). Как пишет П. С. Гуревич, идеология нередко конструируется в ответ на некие массовые ожидания, спонтанно рождающиеся и вызревающие установки и потребности. Канадский социолог Л. Фойер в книге "Идеология и идеологии" рассматривает идеологию как выражение навязчивых эмоциональных настроений, чувств и стереотипов на грани патологии. Накопившийся цотен-циал эмоционального напряжения трансформируется в идеологические мифы. Вот основные из них.

Библейский миф о Моисее, который вывел израильтян из плена в Египте, осмысливается как основа для мессианизма, идей освобождения, избавления от мучений и несправедливости. С этим мифом связываются надежды на нового лидера, вождя-избавителя.

Другой миф об Иакове, незаконно получившем право первородства и ставшем наследником отца, хотя это право принадле-жало старшему брату Исаву. Иаков сумел "перехватить инициативу", обосновав свои притязания средствами демагогии. В этом мифе воплощаются честолюбивые планы молодежи, их мечты поскорее получить право воплотить свои замыслы в жизнь.

Третий миф об Исаве, обездоленном, лишенном привилегий. За этим мифом лежит спор о праве "отцов" и "старших братьев" распоряжаться судьбой молодых, спор о судьбах систем ценностей старших поколений, о характере аксиологической преемственности. При этом Фойер стремится доказать, что идеология - это лишь рациональные по форме символы иррациональных устремлений различных групп общества, что общественное сознание -арена схватки, противоборства различных идеологий и мифологий (68, 100-101).

В политической жизни XX века противопоставление рационального и иррационального, правды и мифа приобрело особую окраску в связи с тем, что фашистские идеологи прямо и откровенно заявили об опоре на иррациональный миф. Нацистский теоретик А. Розенберг ставил задачу "создать новый тип человека, исходя из нового мифа о жизни". В книге "Миф двадца-

142

того века" он раскрывает огромные возможности для управления сознанием масс, осмысливая механизмы мифотворчества в современном обществе. Теоретические выводы Розенберга во многом верны, поскольку древний миф как способ освоения мира действительно живет  в нижних слоях сознания людей, дремлет в виде инстинктов, которые можно разбудить; справедливы также критические выводы относительно ограниченных возможностей рационального подхода к освоению мира. "Мировоззрение, - писал Розенберг, - будет "истинным" только в том случае, если миф, легенда, искусство и философия взаимно поддерживают друг друга, выражая одно и то же различными способами, имея в виду качество исходного пункта внутренние ценности одного и того же рода" (174, 96). Однако Розенберг использовал мифологию для разработки идеологии расового превосходства, человеконенавистничества, чем скомпрометировал иррационально-мифоло-гическую методология освоения мира.

Х. Мюнклер, современный политолог из Франкфурта, считает, что в воспитании агрессивности немецкой молодежи в 1930-е годы, которая обернулась десятилетие спустя жестокостью и беспощадностью» сыграла решающую роль мифология Нибелунгов, которая интерпретировалась фашистскими идеологами именно в духе безжалостной, непреклонной, фанатичной преданности мифологической идее о великой судьбе нации. Он полагает, что очаровывающее воздействие мифа испытывают и наши современники (в качестве примера он ссылается на образ Рембо) и предупреждает о деструктивном потенциале подобных идеологических иллюзий, которые является всего лишь средством к установлению диктаторской власти (см.: 153, 4-11). Фашистская идеология и мифология, воплощенные на практике, привели в массовым жертвам, получили однозначную негативную оценку в мировом общественном мнении, что и явилось одной из причин недоверчивого и враждебного отношения к иррациональному и к мифологии современности (см.: 174, 93-98). Иррационализм стал рассматриваться как синоним обскурантизма, а рационализм, изолированный от своего инобытия, стал восприниматься все более примитивно, догматически и антидиалектически, хо-

143

тя в политическом плане он считался философским основанием прогрессивного мировоззрения. Между тем еще Гете справедливо утверждал, что "сущее не делится на разум без остатка".

Сегодня настало время реабилитации иррационального, не только в методологическом, но и в социально-политическом смысле. Разумеется, речь не идет о шараханьи в крайность после тотального господства рационализма - в абсолютизацию иррационального. Дело заключается в повышении степени доверия к иррациональному опыту и способам иррационального освоения мира со стороны как мыслителей, так и практиков. Тем более, что в реабилитации обыденным сознанием иррациональное не нуждается, поскольку в этой сфере общественного сознания иррациональное всегда чувствовало себя достаточно вольготно, существуя  в виде суеверий, слухов, предрассудков и настроений. Иррациональное является необходимым компонентом общест-венного сознания. Через него рациональное, по своей основе, сознание подпитывается новыми идеями, обогащается новыми смыслами, организуется на реализацию новых целей и задач.

Любая истина превращается в нечто противоположное, стоит ей застыть, окостенеть. Точно так же и общество чревато аналогичной застойностью, а значит неизбежно станет объектом отрицания. Естественный дуализм (бинаризм) способов освоения мира (рационального и иррационального способов) связано функциональной асимметрией полушарий головного мозга, следовательно, их не противопоставлять и абсолютизировать нужно, а искать каналы и характер взаимодействия. Этим обеспечивается большая полнота освоения мира: рациональный подход обеспечивает аналитическую, дифференцирующую точность, а иррациональный - целостность.