Юлия барнашева история болезни

Если вы хоть раз лежали в больнице, то, вероятно, могли заметить, что люди, которые совершенно случайно оказались рядом, бывают исключительно откровенны и посвящают практически незнакомых им однопалатников в такие дебри своей биографии, в которые и самому-то заглядывать неохота. Душной июльской ночью соседка по кровати рассказала мне историю своей семейной жизни.

После окончания десятилетки Антонина вылетела из своей деревни как стрела из арбалета. Торкнулась в университет и срезалась на первом же экзамене, споткнувшись о нечитаную «Поднятую целину». Подалась на завод, потому что там давали общежитие, и не успела моргнуть глазом, как стала ученицей фрезеровщика. Вышла замуж за первого встречного: он был наладчиком станков, умеренно пивший и малоинтересный мужичонка. Родила ему дочь. Жили в общежитии. Но когда муж однажды ударил Антонину, взревновав к кому-то, выгнала его вон и обратно не приняла. Два года сверлила железяки, пока все не обрыдло: промасленная мешковатая роба, вечно грязные руки, лязг металла и цеховые мужики, неуклюже пристававшие к ней, матерясь и поплевывая. Тоня поняла, что перепутала дорожку, которой надо идти по жизни, и поступила на рабфак. Взяли, поскольку от станка: было такое поветрие. Из грязи попала чуть ли не в князи: филфак, староста группы, сессии, подружки, общага, вечеринки... Только дочку пришлось отвезти в деревню к родителям.

Вышла замуж за второго встречного. Этот был преподаватель университета, пьющий много, но потрясающе интересный человек. Он научил Тоню одеваться и краситься, читать интересные книги, правильно разговаривать, ходить в походы на байдарках, петь содержательные песни, но самооценку ей повышать не торопился, потому что был стар и некрасив, а молодая жена его была очень привлекательна.

В филфаковской группе ее сразу приняла в свои группа девчонок, видных собой и бойких активисток, больше по самодеятельности, чем по учебе. Стали бродить по кафешкам, театрам, музеям, танцевали до упаду на общежитских дискотеках, пели по ночам песни под гитару. Пополнили свой лексикон кучей новых модных слов и всякую чепуху произносили весомо и громко, чтобы было слышно в радиусе ста метров. Наверное, это был инстинкт самок, подзывающих к себе самцов в брачный период. Первой клюнули на Антонину. Она сидела на экзамене по истории КПСС и, смоделировав умное лицо, писала на листочке: «Студенцов – дурак, Студенцов – дурак...» «Бомбу» вытащить не получалось, а вопросы попались невыученные. Видимо, увлеклась и не заметила, что преподаватель оказался за спиной. Две холодные струйки побежали по позвоночнику. Студенцов пригласил ее отвечать и задал всего один вопрос: «Какая нынче у нас пятилетка на дворе?» Антонина никак не могла вспомнить какая, ответила, что пятнадцатая. Студенцов поставил ей четыре, а в зачетку вложил листок: «Сегодня около главного корпуса в 6 вечера». Тоня даже обрадовалась: ей очень хотелось извиниться перед хорошим человеком, и уже в пять она стояла у здания с колоннами.

Через три месяца Студенцов развелся с женой, и они расписались. Антонина забрала из деревни Арину и вскоре родила еще одну девочку, Олесю. Свекровь №2 оказалась славной женщиной – помогала по хозяйству, оставалась с детьми, поддерживала третью семью своего сына, особо не навязываясь и не привязываясь душой. Тоня со Студенцовым часто выезжали по вечерам на культурные мероприятия, ходили по гостям и принимали у себя. Студенцов на вечеринках выпивал много, но пьяный был остроумен, оригинален, и Тоне нравилось, что в такие дни был особенно внимателен и ласков с ней. С годами Студенцов стал пить все больше и больше, и все чаще так называемые культурные мероприятия оканчивались тем, что Тоне приходилось волочь еле живого мужа до такси. А однажды, когда Тоня закатила истерику и стала жаловаться, что он все пропивает, Студенцов, распаляя сам себя, ударил ее по лицу. Не больно. Обидно.

После второго брака у Антонины осталась однокомнатная квартира, реанимированный гремучий комплекс неполноценности и неистребимое желание быть как все. Быть как все означало всего-навсего иметь мужа, поэтому через некоторое время, оправив вывихнутые крылышки, Тоня вышла замуж за третьего встречного. Им оказался директор школы, в которой Тоня преподавала русский язык и литературу. Он был диктатор на работе. Все педагоги, а в основном это были женщины, знали, что мозгов у директора, как у канарейки, но боялись его до судорог, и беспрекословное повиновение было нормой жизнедеятельности этой школы. Дисциплина в коллективе была идеальной, школа была образцовой и престижной, текучести кадров не было.

Тем не менее Антона Антоновича круто ненавидели все: и учителя, и дети, и даже родители.

Если бы не Тоня, то род Антона Антоновича заглох бы и иссяк, но угораздило же ее прийти именно в эту школу и понравиться убежденному холостяку-директору. Он бил жену часто и самозабвенно, с каким-то садистским наслаждением и такой же регулярностью и исступлением мирился в постели. Этот худой и сухой как стручковый перец мужчинка был сексуален беспредельно. Какой ген взбрыкнулся при его зачатии, откуда и за какие заслуги досталась ему эта наука, неизвестно, но Антонина не могла его бросить и покорно переносила кулачно-пиночные прелюдии ради изысканной коды, смирявшей ее с зигзагами реальности. Она холила и лелеяла мужа как новорожденного цыпленка и металась между ним и детьми от первых браков, пытаясь как-то примирить непримиримые лагеря. Вдруг как в сказке все образовалось само собой. Антонина забеременела третьим ребенком, Антон перестал ее бить, дети за это перестали его ненавидеть. Всем стало хорошо, кроме Тони, потому что необходимость сексуальной релаксации отпала за отсутствием побойной подпитки. Хотя Тоню беспрестанно мутило и рвало, она не прочь была, чтобы муж ее немного и небольно поколотил, но у великого педагога рука не поднималась на беременную женщину. А беременная пыталась раззадорить мужа, донимала его попреками и оскорблениями, перегибала палку во все стороны, но муж был непреклонен и оказывал героическое сопротивление. Ничего не вернулось на круги своя и после рождения Сони. Секс стал сухим и однообразным, в результате чего интерес к нему и к мужу у Тони пропал. Себе Антонина объяснила это приближающимся климаксом. Но это был не он.

Все было как у всех: муж, дети. Не было только счастья.

– Слушай, Тонь, а был у тебя хоть один муж, который тебя не бил? – прервала одна из женщин.

– А четвертый не бьет. И вряд ли ударит. Рук у него нет. Обеих, по локти. Током ударило. Зато любит как...