Социологическая наука в условиях тоталитарного 

СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА

В конце 20-х—начале 30-х гг. социологические исследования свертываются. Режим личной власти не нуждался в социологии, науке, которая раскрывала противоречия общественных процессов широкого социального и локального характера. Тоталитарная система не считала нужным их изучать. Например, проведенные в 20-е годы социологические исследования по вопросам развития села для органов, принимающих политические решения, были связаны с тем, что политическое руководство интересовало: капиталистический или социалистический характер будет носить развитие деревни. В 30-е годы данные исследования уже были прекращены, чтобы скрыть тот факт, что «большой прыжок вперед» и «победа социализма» не были достигнуты. С этим связаны также систематические фальсификации и засекре­чивания статистических данных.

Социология объявляется буржуазной наукой (т.е. лже­наукой), а термин «социология» полностью изымается из употребления. Это приводит к тому, что социология не про­сто прекращает существование на 30 лет в нашей стране, а даже отбрасывается назад. Социологи, в какой-то мере их можно назвать вульгарными, стали выпускать брошюры о «счастливой жизни в колхозе X» или о «социалистическом преобразовании трудовой жизни в ходе первых пятилеток».

В отличие от истории, главная задача которой заключа­лась в оправдании роли партии как единственного носителя исторической истины и подтверждении правильности про­водимой линии на практическую реализацию исторических закономерностей, социология в нашей стране в то время так и не смогла достичь статуса «полноценной» науки. В связи с этим польский философ Адам Шаф дал следующее инте­ресное определение одному из важнейших сталинских принципов: «Важно не то, что люди думают, а то, что они должны думать» /19, с.99/.

В то время возник своеобразный треугольник, который как бы стал перекрывать все социальные науки: историче­ский материализм, политическая экономия и научный ком­мунизм. Социология стала служанкой этих наук и уже определялась как «применение материалистической фило­софии и диалектического метода к исследованию общества и выработке законов общественного развития». При этом все эмпирические данные, получаемые социологией, не должны были противоречить законам и постулатам указан­ных трех наук. А все исследования социальной структуры должны были обосновывать постепенное стирание разли­чий между классами и социальными группами.

В проведенной в 1929 г. Институтом философии Комму­нистической академии дискуссии по проблемам философии и социологии проявилась полная «теоретическая» переори­ентация взглядов социологов и философов на социологию, уже никто не считал, что исторический материализм — это социология марксизма. 30-е годы — это время окончатель­ного утверждения марксизма в качестве идеологической основы общества. Социология объявляется философской наукой, и начинается ее упадок. Теоретической предпосыл­кой разгрома социологии было появившееся утверждение, что «исторический материализм это и есть социология мар­ксизма», а это автоматически вело к выведению эмпириче­ских, конкретно-социологических исследований за пределы социологии, так как они были несовместимы со спецификой философской теории. Практической предпосылкой, как уже подчеркивалось, было господство идеологии тоталитаризма.

Большое влияние на упадок социологии в 30-е годы оказала искусственная драматизация социально-политиче­ской   ситуации  внутри   страны:   насильственная коллективизация, кровавое раскулачивание, массовые репрессии. Вместо изобилия наступил голод, в связи с чем у власти исчезла потребность в объективном анализе социальной действительности. Наоборот, возникла совершенно другая потребность — доказать несуществующее, провозгласить черное белым, и наоборот, а с помощью конкретных: социологических исследований практически невозможно было выдать черное за белое. Если экономическая наука в основном опиралась на обобщенные статистические данные, которые предварительно подвергались обработке, то социологи обращались со своими вопросами (анкеты, интервью) непосредственно к населению и, если были соблю­дены все методические требования, получали максимально правдивую, не искаженную ничьим посредничеством ин­формацию. Это создавало определенную опасность для вла­сти, которая начинала широко использовать цензуру, препятствующую проведению социологических исследова­ний.

Нравственная обстановка, которая возникла после дис­куссий 20—30-х гг., привела к тому, что многие исследова­тели-обществоведы вынуждены были либо отойти от разработки актуальных проблем развития общества, на­пример, переключиться на область истории философии и социологии, то есть занять позицию пассивной обороны, либо комментировать «непререкаемые истины», которые, изрекал «отец народов». Были и такие ученые, которые пытались, несмотря ни на что, отстаивать научный дух марксизма, творчески использовать его при анализе соци­альных процессов, но их судьба в основном трагична. Тота­литарный характер политической власти, жесткое подавление всех форм инакомыслия вне партии, недопущение разнообразия мнений внутри нее — все это привело к остановке развития и застою обществознания.

В конце 30-х годов на судьбу социологии сильно повли­яла канонизации выдвинутых И.В. Сталиным различных теоретических положений. Он «упразднил» в директивном порядке существующее самостоятельное положение соц­иологии и попытался даже теоретически обосновать свои действия. В 1938 г. им для «Краткого курса истории ВКП(б)» был написан раздел «О диалектическом и истори­ческом материализме». В нем целая область научного социального знания — исторический материализм была «зачислена» в разряд философского знания. Это привело к тому, что важнейшие составные части социологии стали рассматриваться только на философском, т.е. абстрактно-теоретическом уровне, а конкретные социологические исс­ледования процессов, явлений социальной жизни были полностью прекращены, как и дальнейшие разработки ме­тодов таких исследований.

О том, как происходила ликвидация социологической и экономической науки, в определенной степени можно судить по интервью, которое дала Т.И. Заславская журналу  «Огонек», приводя воспоминания своих коллег: «В 30-х годах в Академии наук СССР существовал то ли один инс­титут аграрных проблем (точное название не помню), то ли даже два института аграрного профиля. И вот однажды, в 1934 или 1935 году, сотрудники, как обычно, пришли на работу, а войти в институт не смогли. На дверях было объ­явление о том, что в течение ближайших двух-трех дней институт будет закрыт на профилактику или срочный ре­монт, и сотрудников просят работать дома. В назначенный срок двери оказались открыты, люди прошли к своим рабо­чим местам и обнаружили... пустые столы и шкафы. Все до последнего листка бумаги было изъято: собранная в экспе­дициях первичная информация, социологические анкеты, данные их разработки, находившиеся в работе отчеты, статьи, диссертации.

Не правда ли, сильная акция? Это ведь был целый науч­ный институт, причем достаточно яркий и творческий. И так, в один миг он был раздавлен. А потом социология превратилась в "буржуазную" науку и была, как и все общественные науки, превращена в сферу схоластики, цитатничества и догматизма» /34, с.6/.