1. о характере законов в сфере международных отношений

Как мы уже знаем, проблема законов с позиций традицион­ного (ортодоксального) марксизма решается на основе общей методологии исторического материализма, в соответствии с ко­торой содержание международных отношений определяется, с одной стороны, содержанием внутренней политики взаимодей­ствующих на мировой арене государств (которая, в свою очередь, детерминирована их экономическим базисом), а с другой, — клас­совой борьбой между капитализмом и социализмом в общепла­нетарном масштабе. Отсюда формулировались такие «законы», как, например, «превращение мировой системы социализма в решающий фактор общественного развития»; «возрастание роли развивающихся государств и движения неприсоединения»; «уси­ление кризиса и агрессивности империализма»; «мирное сосу­ществование государств с противоположным общественным стро­ем» и т.п. В то же время, с точки зрения марксизма, законы меж­дународных отношений, как правило, носят характер закономер­ностей, — иначе говоря, необходимостей менее глубокого поряд­ка, действующих лишь в приближении, в среднем, как равнодей­ствующая многих пересекающихся законов. Это не означает, од­нако, что марксизм сомневается в существовании закономерной основы общественной, в том числе и международной жизни. Иной характер законов, проявляющих себя как закономерности, вовсе не ведет к отказу от детерминизма, как основы основ марксист­ского понимания истории.

Детерминизм во многом свойствен и такому направлению в науке о международных отношениях, как политический реализм,

108

склонный исходить в понимании и объяснении взаимодействия государств на мировой арене из вечных законов неизменной че­ловеческой природы, познание которых дает возможность созда­ния рациональной теории.

В соответствии с детерминистским пониманием, например, изолированные усилия того или иного человека не могут повли­ять на общий ход общественного развития, т.е. действия отдель­ного индивида не имеют никакого значения для макросоциаль-ных процессов. Развитие понимается как восходящий процесс движения от простого к сложному, от низшего к высшему, опре­деляемый начальными причинами и не имеющий альтернатив. Тем самым картина мира предстает в виде вселенной, где господ­ствуют строгие причинно-следственные связи, имеющие линей­ный характер. Следствие идентично, или, по меньшей мере, про­порционально причине. Поэтому, в принципе, история может быть объяснена и предсказана: настоящее предопределено про­шлым, будущее — прошлым и настоящим.

Однако в последние годы, как уже отмечалось выше, детер­минизм, с позиций которого случайность, по сути, изгонялась из научных теорий, был серьезно потеснен в самих своих основани­ях. Появились новые фундаментальные исследования, следстви­ем которых стали радикальные трансформации в научной карти­не мира, в методологических основах науки, в самом стиле науч­ного мышления. Появление и развитие синергетики — науки о возникновении порядка из хаоса, о самоорганизации — позволи­ло увидеть мир с другой стороны. Илья Пригожий показал, что в точках бифуркации детерминистские описания в принципе не­возможны. Так, например, если в летящий снаряд попадает дру­гой снаряд и происходит раздвоение (бифуркация) первого, то объяснить, как будут вести себя его части, в каком направлении они полетят — в принципе невозможно. Не потому, что наука еще не знает этого, а потому, что это непредсказуемо, когда мы имеем точки бифуркации. Только впоследствии, когда утвердит­ся новая траектория полета указанных частей, станут возможны­ми описания на основе известных законов, но не в этих точках. Таким образом, в науке появляется новое понимание, в соответ­ствии с которым существует, как правило, множество альтерна­тивных путей развития, в том числе и для человеческой истории, которая тем самым как бы лишается предопределенности. По­степенно утверждается и новое понимание истории как стохас­тического процесса — непредсказуемого, непредугаданного, не­предопределенного (1).

Новая картина мира начинает проникать и в науку о между­народных отношениях, где, учитывая специфику ее объекта, скеп-

109

тицизм относительно существования законов его функциониро­вания и развития получил особенно широкое распространение:

большинство исследователей стремятся избегать употребления самого понятия «закон», предпочитая оперировать такими менее обязывающими терминами, как «закономерности», <генденции», «правила» и т.п. Так, например, Б. Рассет и X. Старр отмечают, что даже в том случае, если бы теоретические исследования в науке о международных отношениях были развиты гораздо луч­ше, чем в настоящее время, все равно, скорее всего, ученые при­шли бы не к формулированию законов, а к утверждениям по ве­роятности: «В самом лучшем случае ученый-социолог может оце­нить не более, чем вероятность, что за данным специфическим событием (угрозой, обещанием или уступкой) последует желае­мый результат» (2).

Известный французский социолог Р. Арон, в свою очередь, полагал, что сама природа международных отношений, особен­ностью которых является отсутствие монополии на насилие и «плюрализм суверенитетов», диктует необходимость принятия тех или иных политических действий «до того, как собраны все необ­ходимые знания и обретена уверенность». Поэтому всякая дея­тельность в этой сфере основана не столько на знании законо­мерностей (которые, как он считал, все же существуют), сколько на вероятностях, связанных с непредсказуемостью человеческих решений. Здесь можно только строить предположения о том, ка­кое поведение считать рациональным. А это означает, подчерки­вал Р. Арон, что «социология, приложенная к международным отношениям, имеет, так сказать, свои границы» (3).

С точки зрения одного из последователей Р. Арона, Ж. Ун-цингера, изучение любого явления или процесса международной жизни предполагает его анализ с позиций и истории, и социоло­гии, и теории. Только с учетом этого можно надеяться на выведе­ние и исследование законов международных отношений. И все же, подчеркивал он, окончательное объяснение международной ситуации или какая-либо уверенность в полном понимании при­чин происходящего в этой сфере невозможны. Так, например, вооруженный конфликт можно объяснять на основе теории им­периализма, руководствуясь утверждениями об агрессивном ха­рактере данного государства, традиционной враждой соответству­ющих народов, темпераментом государственных деятелей, нако­нец, сочетанием всех указанных факторов. Каждый из этих под­ходов может содержать элемент истины, но ни один из них, и даже все они вместе взятые не могут претендовать на оконча­тельно верное объяснение. Поэтому «понятие, которое лучше всего

110

отражает реальность международных отношений, — это понятие относительности» (4).

Приведем мнение еще одного известного ученого — француз­ского историка Ж.-Б. Дюрозеля. Соглашаясь с утверждениями о том, что в общественных науках законы не обладают той сте­пенью строгости, которая характерна для наук о природе, и пото­му они не дают полного удовлетворения, он подчеркивает, что такое положение вещей объясняется самой сущностью отражае­мых ими реалий. При этом, поскольку речь идет о сфере вероят­ностного знания, в котором господствуют исключения, и кото­рое поэтому неотделимо от интуиции, здесь гораздо больше под­ходит термин «закономерность». Закон отражает одну или не­сколько групп строго идентифицированных феноменов, имею­щих общий характер, более того — освобожденных от всех при­знаков индивидуальности и поэтому поддающихся измерению. Когда же мы имеем дело с событиями, то каждое из них предпола­гает присутствие человеческого разума, поэтому каждое является единичным, уникальным. Здесь, фактически, не существуют иден­тичность и измеряемость. Между несколькими событиями мож­но найти лишь аналогии: так, существуют типы рассуждений, типы коммуникаций, типы насилия. «Закономерность — это и есть на­личие длинного ряда подобий, которые как бы не зависят от осо­бенностей той или иной эпохи и, следовательно, могут быть от­несены к самой природе homo sapiens» (5). Наряду с закономер­ностями, отражающими повторяемости или подобия типов собы­тий, независимо от социального или технического уровня общест­ва, политического режима или географического региона, сущес­твуют также «временные правила» и «рецепты». «Временные пра­вила» отражают уровень менее общего порядка, чем совокупная история человечества. Они касаются одной из «структур», то есть «одной из фаз той длительной исторической эволюции, которую прошел мир» — данной эпохи, данного географического региона или данного политического режима.

Наконец, существует уровень отдельного действия в данный момент и в данных обстоятельствах. Люди должны действовать. Но для того, чтобы эти действия были как можно более разумны­ми, одних закономерностей и временных правил недостаточно. Поэтому, за отсутствием научных знаний, они опираются на прин­ципы нормативного характера, которые могут быть названы «ре­цептами».

Можно было бы продолжить рассмотрение взглядов различ­ных ученых, относящихся к полемизирующим друг с другом тео­ретическим направлениям и школам. Но и приведенных приме-

111

ров достаточно для того, чтобы сделать некоторые предваритель­ные выводы.

Они показывают, что, несмотря на широко распространен­ный скептицизм относительно существования законов в сфере международных отношений, объясняемый спецификой этой сферы социального взаимодействия, на имеющиеся разногласия в по­нимании их значения для объяснения и прогнозирования наблю­даемых здесь событий и процессов, на дискуссии, касающиеся форм, характера проявления и степени «устойчивости» законо­мерностей, между исследователями есть согласие в ряде аспек­тов, существенно важных в контексте рассматриваемой пробле­мы. Во-первых, сфера международных отношений представляет собой своего рода стохастическую вселенную, картину причудли­вого переплетения многообразных событий и процессов, причи­ны и следствия которых носят несимметричный характер, поэто­му их описания и объяснения в духе детерминизма, предопреде­ленности, безальтернативности, исключения случайности непло­дотворны.

Во-вторых, социологический подход, направленный на срав­нение международных событий и процессов, на выявление меж­ду ними подобия и различий, на построение определенной типо­логии, обнаруживает, что, при всей специфике происходящего в сфере международных отношений, в ней могут быть обнаружены и некоторые «повторяемости», например, с точки зрения видов взаимодействия, степени их интенсивности, характера возмож­ных вариантов последствий и т.п.

Наконец, в-третьих, подобные «повторяемости», которые мо­гут быть названы закономерностями и которые, с учетом сказан­ного выше, могут иметь лишь достаточно относительный харак­тер, непосредственно в сфере международных отношений весьма немногочисленны. К их рассмотрению мы и переходим.