4.3 межэтнические отношения

Проблемы развития национальных отношений в Советском Союзе никогда не были обделены вниманием западной советологии. В 20-30-х гг. прошлого столетия изучение межэтнических отношений в Средней Азии и Казахстане велось в контексте истории советского строительства и социалистических преобразований. В связи со свертыванием деятельности остфоршунга в 30-40-х годах, научный интерес к СССР возобновился в 50-60-х годах прошлого столетия. Он проявился в трудах Г.Деккера, К.Менерта, Б.Майснера, В.Пича, Г.ф.Рауха и других остфоршеров. Они усматривали отсутствие добровольности в образовании Советского Союза [101]. А провозглашение Лениным принципа национального самоопределения, как считают немецкие авторы, оказалось фикцией и было порождено стремлением русских большевиков заручиться поддержкой нерусских народов империи. Ленинское учение о праве наций на самоопределение стало объектом пристального внимания целого ряда советологов (Х.Кох, Б.Майснер, К.Бейме, К.Менерт и др.) [102]. Общим для исследователей является вывод о несовместимости природы социализма с предоставлением права наций на самоопределение. В этой связи наиболее верным по содержанию и емким по форме является вывод Х. Коха о праве наций на самоопределение как попытки «теоретического освобождения народов без практических возможностей им пользоваться» [103].

Отличительной особенностью работ Б.Майснера является анализ советской национальной политики как системного явления, позволившего автору выделить её политическое и идеологическое измерение, её политическую детерминированность. Этим объясняется вывод немецкого советолога о том, что право на самоопределение в сфере коммунистического господства при ссылке на политическую целесообразность становится чистым вопросом о власти [104]. Достоинством работ Б.Майснера является глубокий анализ истории возникновения и развития идеи о праве наций на самоопределение в марксистко-ленинской литературе.

Дальнейший ход исторических событий показал, что по мере укрепления нового советского государства его руководители были вынуждены примирить свою социалистическую идеологию (которая рассматривала национализм как политический анахронизм и утверждала, что класс, а не нация представляет основную базу социальной идентификации) с имперским наследством, которое они стремились сохранить. «Ленинский компромисс» создал федеративную систему, которая предоставила политико-административное признание и символы национальной государственности ряду национальных групп (эти исторические территории были номинально суверенными республиками в составе СССР) и была призвана содействовать развитию их национальных языков и культур. В то же время она создавалась вокруг высокоцентрализованной и нарастающе авторитарной партийной организации, пронизанной радикальной идеологией интернационализма.

Выводы остфоршеров оказали влияние на становление и развитие теории преемственности в немецкой историографии, согласно которой партия большевиков явилась продолжателем национальной политики царизма. Сторонники этой теории (В.Коларц, Г.Нарцис, Г.Штекль, и др.) провели определенную работу по изучению политики царской России, что позволило в коллективном труде «Россия, Европа и Немецкий Восток» сделать вывод о преемственности традиций царской империи в советской политике [105]. Эти проблемы стали предметом специального изучения немецкого советолога У.Иллинга [106]. Однако, особого внимания в перечисленном ряду авторов заслуживают В.Коларц и Б.Хаийт, работы которых имеют непосредственное отношение к истории Казахстана и Средней Азии. Ключевым моментом исследований является проблема русификации края, оказавшая самое негативное воздействие на сферу межэтнических отношений в регионе. Как считают авторы, причины обострения межэтнических отношений обусловлены советской системой, в основе которой уже было заложено фундаментальное противоречие: федеративное устройство представляло организационную форму и политическую гарантию защиты и воплощения интересов национальных групп, и в тоже время советская идеология предусматривала в конечном счете отказ от национальных привязанностей и традиций и действовала в направлении формирования интегрированного политического и экономического сообщества, основанного на едином советском гражданстве. Постоянная дилемма советской политики состояла в том, чтобы найти баланс двух направлений.

В освещении остфоршерами основных этапов становления социализма в рамках исследуемой проблематики особое внимание уделялось периоду сталинизма, ибо тогда произошел драматический поворот в сторону большей централизации, русификации и преследования нерусских национальных элит. Эти проблемы заняли важное место в работах целого ряда немецких авторов [107]. Г.Шленгер в упомянутой работе представил драматическую картину последствий национальной политики Сталина [16]. Он считает, что именно в эпоху Сталина права республик и автономных районов были сведены на нет, а население некоторых из них были ликвидировано или насильственно переселено в период второй мировой войны: Казахстан стал второй Родиной для большинства депортированных народов. Однако, самые большие испытания, по мнению автора, выпали на долю казахского народа. Силовое разрушение векового уклада жизни кочевников имело трагическим следствием массовый голод и гибель людей, откочевку значительной части населения за пределы республики, усиление политических репрессий. Основные доводы Г.Шленгера сводились к следующим положениям: а) центральные хозяйственные министерства рассматривали всю территорию СССР как единый комплекс, создавая новые производства и, перемещая рабочую силу, не принимая во внимание республиканские границы и национальные интересы; б) «духовными носителями» происходящих в Казахстане перемен были представители пришлого населения, которые оттеснили казахов из данной сферы. Выводы автора подтверждают следующие данные: в 1946 году участие казахов в управлении местной промышленностью составляло 2 \%, в легкой – 4 \%, в текстильной – 6,74 \%, в земледелии – 10 \%, в молочном и рыбном производстве – 14 \%, в медицине – 2 \% и коммунальной сфере – 7,9 \% [83, 258]. Следует отметить, что аналогичные выводы встречаются в работах Г.Ейтнера, Г.Нарциса и др. По их мнению, основную часть индустриальных рабочих в Казахстане составляют русские; в) развитие национальных языков и культур было заменено процессом советизации, которая зачастую ничем не отличалась от русификации. История наций была переписана с тем, чтобы подчеркнуть прогрессивный характер российского империализма, а заодно было покончено с критикой великорусского шовинизма; г) советская национальная политика, направленная на устранение национальных признаков и привязанностей, напротив, способствовало их укреплению. Этот вывод автора нашел впоследствии поддержку у подавляющего большинства остфоршеров. Так, например, в анализе немецкими исследователями причин декабрьских событий 1986 года в г.Алматы. Таким образом, все негативные тенденции в развитии межэтнических отношений, указанные Г.Шленгером, служили источником роста межэтнической напряженности в Казахстане.

Имперские черты советской системы еще более усилились в ходе целинной экспансии. Наибольшее внимание немецких исследователей истории освоения целинных и залежных земель в Казахстане вызвал национальный вопрос. Немецкие авторы (Х.Финдейзен, Р.Хан, О.Шиллер и др.) единодушны в выводе о том, что центр, задавшись целью реализовать намеченные планы, игнорировал национальными интересами, в полном объеме использовав прежние методы по возвеличиванию пришлого населения в привилегированное положение. По мнению остфоршеров, русификация края достигла своего апогея именно в период «целинной эпопеи» и придала драматический импульс дальнейшему обострению межэтнических отношений в Казахстане. Исключение составляют работы Э.Гизе, рассматривавшего последствия освоения целинных земель в Казахстане с позитивных позиций [108]. Несмотря на то, что в западной историографии Н.Хрущеву отводилась особая роль в процессе десталинизации, Б.Майснер придерживается мнения, что переоценка сталинского наследия в национальном вопросе носила «выборочный» характер, а «со временем все сводилось к тесному союзу с интегральным великорусским шовинизмом» [104, 90]. Основные черты национальной политики советского государства, содержащиеся в положениях программы КПСС, принятой на XXII партийном съезде, по мнению западногерманского профессора, «позволяют ясно признать усиленную тенденцию к русификации» [104, 95]. Как считает автор, эта тенденция получила свое дальнейшее развитие в решениях последующих партийных съездов [109].

Распад колониальной системы и противоборство идеологических систем за распределение сфер влияния оказали заметное влияние на концептуальные подходы исследований немецких советологов в 1950-1960 годы. Единство взглядов сторонников теории «красного колониализма» (Г.Раух, Б.Хайит, Б.Майснер и др.) выразилось в признании непригодности опыта Советского союза в области «национального строительства» для афро-азиатских государств. Немецкие авторы пришли к выводу, что советская национальная политика сводится к ликвидации наций, а сам Советский Союз представляет с формальной точки зрения наднациональное объединение национальных государств [110]. Особое место среди остфоршеров, занимавшихся изучением межэтнических отношений в странах социализма, принадлежит Клаусу Менерту, который в одно время занимал пост Генерального секретаря Германского общества по изучению Восточной Европы и одного из редакторов журнала «Остойропа». Своеобразным отчетом о своих поездках в СССР и страны Азии стала его книга «Азия, Москва и мы», вышедшая за период с 1951 по 1957 гг. в четырех изданиях. Влиятельная газета «Ди Вельт» отметила, в частности, что работа К.Менерта «представляет собой детальный анализ внутреннего положения в странах Азии, является своего рода путеводителем для немцев к сердцу и мозгу азиатов» [311]. В работе акцентировано внимание на непригодность опыта социалистического строительства в СССР для освободившихся от колониальной зависимости стран. В русле теории «красного колониализма К.Менерт делает вывод о сознательном превращении советскими лидерами своих среднеазиатских областей в пропагандистскую витрину для представления образцом для остальной Азии, в особенности для соседних народов [112].

Положение нерусских народов в СССР обратило внимание зарубежных экспертов по межэтническим отношениям в связи с внесением на заседании Генеральной ассамблеи ООН в качестве проекта «Декларации о предоставлении независимости колониальным странам и народам» (23 сентября 1960 года). В статье «Современная политика Москвы в области культуры против нерусских народностей Советского Союза» Пауль Урбан указал, что «отношение Москвы к нерусским народностям в Советском Союзе заслуживает более подробного рассмотрения» [113].

Среди причин, оказавших негативное влияние на развитие межэтнических отношений в Казахстане, немецкие авторы указывают на демографические процессы, происходившие в СССР. Ганс Юрген Эйтнер пытался, например, осветить этот вопрос серией статей, опубликованных в журнале «Aussenpolitik» своеобразно интерпретируя данные об итогах переписи населения 1959 г. [114]. Изучение материалов о национальной принадлежности казахов за годы советской власти позволило автору сделать вывод о проводимой в стране ассимиляторской политике, и что «именно при большевизме вследствие массовой колонизации и массовых депортаций многим народам причинен огромный ущерб» [114, 458-459]. Однако, по единодушному мнению остфоршеров, казахи значительно больше, чем остальные среднеазиатские народы, испытали трагические последствия советской «модернизации», понеся при этом огромные, невосполнимые потери [115]. Они признают, что пестрый этнический состав Казахстана сложился в результате длительного процесса колонизации края. Тем самым, в условиях царской империи были заложены, а при советской власти достигли своей цели основные процессы превращения казахов в этническое меньшинство на своей исконной территории.

Таким образом, и в освещении демографической ситуации в Казахстане можно констатировать приверженность немецких авторов к тезису о тождественности царской колониальной политики с национальной политикой Советов.

Во второй половине 1970-х – начале 1980-х годов в немецкой историографии наблюдается стремление охарактеризовать обострение межэтнических отношений в Средней Азии и Казахстане в качестве дестабилизирующего фактора источника националистических движений и потенциальной угрозы существующему режиму. Кроме демографической ситуации, сложившейся в регионе, немецкие историки указывали на «исламский ренессанс» в Средней Азии, который сыграет консолидирующую роль в борьбе за независимость.

Импульс появлению новых подходов в немецкой историографии придали изменения, связанные с провозглашением в Советском Союзе политики перестройки. С этого момента тема «перестройка и национальные проблемы» заняла видное место в работах целого ряда авторов, прессе и публицистике.

Спектр оценок на происходящие в этой сфере процессы довольно широк. Отдельные немецкие исследователи (Ф.Хекман, К.Беннер) считают, что крупномасштабные националистические выступления, для которых своеобразной точкой отсчета являются декабрьские события в Алма-Ате 1986 года – это нежелательные и неожиданные последствия перестройки, проводимой с целью обновления общества и повышения уровня экономического развития.

Совершенно другого мнения придерживается Уве Хальбах, который считает, что перестройка – не причина возникновения межнациональных трений, она просто обнажила существовавшие ранее тенденции.

При разнообразии позиций немецких советологов, суть их оценок национальных отношений в СССР сводились к тому, что вся советская история, включая национальное строительство – это история доминирования идеологических установок над реальными жизненными процессами, преобладание «мифического над здравым смыслом». История, являясь наиболее объективным и справедливым критиком любых теорий и концепций, в действительности показала несостоятельность большинства положений марксизма-ленинизма в области национальных отношений, не выдержав испытание временем. Официальные утверждения о том, что победа социализма в СССР создала новую историческую общность, не знающую национальных антагонизмов, оказались просто иллюзией. Не случайно поэтому, что первым в истории перестройки открытым конфликтом явились события в декабре 1986 г. в Казахстане, названным «лабораторией дружбы народов».

В немецкой историографии публикации на эту тему немногочисленны, что обусловило представить в нашем исследовании подробный и обстоятельный анализ книги Уве Хальбаха «Перестройка и национальная политика» [93].

Работа была издана в 1987 году, но многие проблемы, затронутые автором, остаются актуальными до сих пор, что придают этому труду непреходящую ценность. Уве Хальбах подвергает критическому анализу освещение событий в Алма-Ате в советских СМИ. Напомним, что 19 декабря 1986 года газеты опубликовали краткое сообщение ТАСС от 18 декабря с первой официальной оценкой произошедшего как факта «проявления казахского национализма» Постановлением ЦК КПСС (июль 1987 г.) события декабря 1986 г. были оценены как «выступления казахов против русских». Так, ярлык национализма был навешан всему казахскому народу.

В конце 1986 – начале 1987 гг. печать была заполнена организованными статьями, названия которых говорили сами за себя: «Нам горько», «Паутина», «Горький урок», «По поводу болезненного национального чувства», которые выражали официальную точку зрения на этот вопрос. Если советские СМИ представили публикации материалов о «национальных беспорядках в Алма-Ате» как результат гласности, то в противовес им немецкий ученый считает, что на очень чувствительном поле национальной проблематики гласность отчетливо содержит «лимитизацию»: события в Алма-Ате были отражены не в полном объеме и одновременно скрыты от зарубежных корреспондентов, а в последующих мнениях об «уроках Алма-Аты» многие проблемы в области национальных отношений в Казахстане и Средней Азии остались нераскрытыми [93, 2].

Продолжая мысль о гласности, немецкий автор замечает, что в изложении фактов «гласность» никоим образом не явилась их реальным отображением. Это касается численности демонстрантов и противостоящих им сил, количестве жертв с обеих сторон.

Несмотря на то, что Уве Хальбах опираясь на свидетельские показания, указывает на грандиозный размах событий 17 и 18 декабря, в которых участвовали не сотни, как указали советские СМИ, а тысячи людей – от 5000 до 10000 [93, 10].

Если советские СМИ сообщали о выступлениях только студенческой молодежи, то западная пресса информировала об участии в них широких слоев населения Казахстана. Существенные разногласия выразились в определении количества жертв и содержания лозунгов. Со ссылкой на западные источники, Уве Хальбах указывает на наличие, наряду с антирусскими, проамериканских, исламистских и даже прокитайских девизов [93, 12]. Немецкий ученый подвергает сомнению утверждения об Алма-Ате, как единственном месте беспорядков, так как «из случайно высказанных и косвенных упоминаний следует то, что, очевидно, и другие регионы Казахстана были затронуты событиями» [93, 11]. Видимо, автор в то время не располагал данными о том, что митинги и демонстрации прошли во многих городах Казахстана (в Джезказгане, Павлодаре, Караганде и др.).

В своем исследовании Уве Хальбах предпринимает попытку дать оценку советской интерпретации причин декабрьских событий, представленных в советских СМИ: тезис «запланированного выступления»; ухудшение социально-экономического положения как основной причины восстания; тезис «национализма»; связь с «перестройкой»; исламский фактор. Опровергая несостоятельность тезиса «запланированного выступления», немецкий автор указывает на отсутствие конкретного списка организаторов манифестации, что только лишь «повторяющимися намеками была недвусмысленно внушена мысль, что их надо искать в окружении свергнутого партийного шефа» [93, 17].

По мнению Уве Хальбаха, попытка советского государства представить демонстрантов как экстремистски настроенную хулиганствующую толпу не состоятельна и вызвана подтвердить версию о «казахском национализме». С ним солидарна Катрин Беннер, учитывающая тот факт, что «в протесте участвовали также узбеки, армяне и другие представители некоренного населения» [95, 76].

Общеизвестно, что негативные последствия господства в стране административно-командной системы особенно проявились в социально-экономической сфере республики. Казахстан, обладая громадным природно-ресурсным материалом, превратился в сырьевой придаток более развитых в промышленном отношении регионов. Пренебрежительное отношение Центра к нуждам и запросам казахского народа негативно сказалось на состоянии социальной сферы. В этой связи глубинные причины конфликта видятся эксперту журнала «Остойропа» Рональду Шарфу в огромном разрыве между уровнем индустриализации региона и центра [116].

В первоначальных официальных сообщениях о событиях в Алма-Ате не упоминалось о возможном влиянии «исламского фактора». По наблюдениям немецких специалистов в первое полугодие 1987 года появились, после времен Хрущева, самые острые антиисламские статьи, в которых была установлена прямая связь между национализмом и религиозностью [93, 24]. Подвергая анализу публикации не только советских СМИ, Уве Хальбах отметил, что на Западе мнения о роли ислама разделились. Особый интерес представляют материалы немецкого автора о реакции прессы исламских государств на декабрьские события. По мнению У.Хальбаха, после событий в Казахстане пресса в исламских странах усиленно указала на репрессивные тенденции в советской политике по отношению к мусульманским республикам. В первую очередь, речь шла о подавлении ислама в Советском Союзе, поэтому в марте 1987 года печатный орган Исламской республиканской партии сообщил, что Иран рассматривает советские республики Средней Азии как области, которые необходимо «освободить». События в Казахстане были прокомментированы в турецкой прессе в этом же духе. Казахи были названы «казахскими турками», которые с самого начала подверглись репрессиям и русификации, а Казахстан представлен турецким читателям как самая большая из тюркско-мусульманских республик, находящаяся сегодня под господством русского колониализма [93, 93]. В связи с этими акциями, немецкий автор указал на необходимость советского правительства считаться с тем, что за ее политикой по отношению к мусульманской части населения пристально следят, особенно в зарубежных исламских странах [93, 94].

При освещении основных этапов истории межэтнических отношений в Казахстане обнаруживается единство взглядов остфоршеров, выразившееся в признании того, что во времена Брежнева национальная элита укрепила свои позиции. Этим объясняется, что московское руководство намеревалось в Казахстане лишить власти не консервативную, направленную против духа реформ Горбачева республиканскую номенклатуру, а остановить процесс «казахизации» региона, набравший силу под руководством Д.Кунаева [93, 23]. Немецкие ученые пытались вскрыть истинные цели Центра в кадровых перестановках. «Обмен» руководящими работниками, носящий односторонний характер (только лишь со стороны Центра) «настраивал национальную элиту против Москвы», что, в конечном счете, привело к кровавым эксцессам [93, 23].

Следует согласиться со справедливым замечанием Катрин Беннер в отношении того, что в условиях советской действительности трудно было дать объективную оценку этим событиям, когда правда заменялась прямой фальсификацией. Несмотря на эти трудности, немецким авторам удалось указать на целый комплекс причин декабрьских событий 1986 года, заслуживающих внимания исследователей. Немецким ученым удалось представить полную и детализированную картину трагической истории «модернизации» казахского общества. Результатом непрерывных катаклизмов и лишений, выпавших на долю казахского народа, явилось то, что он стал меньшинством полиэтнического населения республики на своей исконной территории [93, 23]. Заслуживает внимания и оценка немецкими исследователями значения декабрьского выступления, которое они причисляют к разряду великих исторических событий, открывших глаза многим казахам. Немецкие ученые считают, что декабрьское восстание объединило казахов в борьбе за право свободно распоряжаться своей судьбой и укрепило их национальное самосознание. Однако, как полагают зарубежные авторы, декабрьский феномен нуждается в дополнительных поисках истины. Многие проблемы истории декабрьских дней требуют специального изучения. Научный сотрудник семинара по Центральной Азии университета в Берлине Беата Ешмент по этому поводу пишет: «До сегодняшнего дня причины и последствия не до конца выяснены, оценка не убедительна. Казахстанское руководство назначило в 1989 году комиссию для расследования событий (названной по имени ее председателя – комиссия М.Шаханова). Однако нашлись силы, заинтересованные в том, чтобы помешать расследованию, и их действия не имели успеха» [117].

В исторической науке Казахстана неоднократно поднимался вопрос о необходимости дать объективную научную оценку этим событиям, показать их значимость и масштабность, определить их место в истории становления независимого, суверенного Казахстана. Изучение истории декабрьских дней ставит задачи широкого вовлечения в научный оборот наследия как отечественных, так и зарубежных исследователей. Труды немецких авторов заслуживают особого внимания тем, что ряд проблем истории декабрьских событий рассматривался не с точки зрения идеологической конъюнктуры, что способствовало воссозданию объективной картины событий.

Таким образом, проблемы межэтнических отношений в Советском Союзе представляли значительный интерес для немецких советологов. Разнообразные исследования проводились в университетах и на исторических кафедрах университетов в Мюнхене, Киле, Гамбурге, Кельне, Бонне, Гессене, Мюнстере и других городах Германии. Ведущую роль в разработке данных вопросов играли Федеральный институт изучения Восточной Европы и международных отношений в Кельне, Исследовательский Совет И.Г.Гердера в Марбурге, Институт советологии в Мюнхене, Институт Восточной Европы в Западном Берлине, Институт туркестанских исследований и др. Национальные проблемы стали объектом обсуждений на II Международном Конгрессе советологов, состоявшемся в сентябре-октябре 1980 г. в городе Гармиш-Партенкирхен. Осенью 1986 г. западногерманский журнал (Остойропа) провел расширенную конференцию по проблеме состояния межнациональных отношений в СССР [118]. Вместе с тем, имеющаяся немецкоязычная литература по интересующей нас проблеме не сравнима с солидным потенциалом работ англо-американских исследователей. В 1970-ые западногерманские ученые в своих публикациях отмечали отсутствие специализированных программ изучения национальных отношений в СССР и указали на необходимость создания в ФРГ исследовательской программы, аналогичной Колумбийской программе, которую расценили как своего рода эталон изучения национальной политики Советской власти [118, 49]. В этой связи следует еще отметить малочисленность остфоршеров, занимавшихся изучением межэтнических отношений в среднеазиатском регионе (включая и Казахстан). Этим объясняется детальный анализ работ ведущих специалистов-среднеазиаведов Уве Хальбаха и Герхарда Симона.

Проблемы национальной политики в среднеазиатском регионе (включительно и Казахстан) занимают значительное место в работах Герхарда Симона. В целом ряде исследований немецкий автор указывает на рост национального самосознания нерусских народов СССР. По его мнению, носителем нового самосознания является интеллигенция, которая наиболее подвержена националистическим явлениям. Как считает автор, на национальные отношения влияют социальные причины: проявления национализма в СССР связаны со снижением роста экономики в конце 70-х годов прошлого столетия. Г.Симон отмечает, что социально-экономическая политика советского режима, проводившаяся в русле «модернизации» Средней Азии и Казахстана (через политику в области образования, развитие промышленности, процессы оседания кочевого населения), способствовала консолидации наций. Наряду с политикой, ориентированной на вымывание почвы из-под пантюркистских и панисламистских тенденций, советское руководство оказалось вынужденным допускать формирование отдельных этносов в нации. Это в свою очередь привело, уже в послевоенный период, к появлению хорошо образованных прослоек коренного населения. Их представители, по мнению Симона, стали активными и сознательными носителями нового национализма [119]. Касаясь форм выражения нового национализма в СССР, немецкий исследователь отмечает их разнообразие, но при этом указывает на ограничение советской властью национальных требований, что способствует развитию русского национализма.

В 1980-х гг. на Западе продолжалось усиленное муссирование тезиса о возрастающем значении ислама в политической и культурной жизни народов Средней Азии и Казахстана. Этот фактор рассматривался в качестве решающего в процессе укоренения националистических воззрений как в среде интеллигенции и «средних классов», так и среди «простого люда»; предполагалось, что религия может сыграть роль общего знаменателя для требований различных групп и слоёв.

В контексте данного предположения, ввод советских войск в Афганистан и постепенное расширение масштабов «священной войны» (а именно так определялась афганскими моджахедами суть конфликта) рассматривалось как «новое открытие» исламским миром советской Средней Азии. Более того, Симон расценивал вторжение Советского Союза в Афганистан как «крупнейшее фиаско и ошибку центрального руководства». По его мнению, вместо «экспорта» социализма начался «импорт» ислама в целом и исламского фундаментализма в частности [119, 16].

Утверждения Г.Симона являются небесспорными, поскольку он преувеличивает влияние ислама на развитие событий в Средней Азии и Казахстане. Следовало бы также иметь в виду, что национальная элита среднеазиатского региона СССР была сформирована в ходе осуществления политики «коренизации» и «модернизации» социально-экономической жизни и вполне могла противостоять вызову других элит, образовавшихся на идеалах популизма. Кроме того, большая часть населения Советской Средней Азии исповедует не шиитскую, а суннитскую версию ислама, не говоря уже о Казахстане, где секуляризм обусловлен чисто историческими факторами. В последние десятилетия прошлого столетия мусульманские теоретики подчеркивали совместимость социалистических и исламских ценностей, например, идей социальной справедливости, равенства, дружбы народов и т.д.

В то же время можно согласиться с Симоном по поводу того, что национализм в Советской Средней Азии ориентировался не на отделение региона от Советского Союза, а на увеличение значимости республик в экономической, политической и культурной жизни страны – и поэтому не содержал, в этом смысле, «антисоветского» характера [119, 10].

Однако, потенциал для усиления националистических тенденций Средней Азии и Казахстана, тем не менее, по мнению автора, существовал, а источником его накопления служили замедление темпов экономического развития региона, соответствующее понижение степени социальной мобильности, угроза безработицы и обусловленные этим ожесточение политических конфликтов.

Между тем поток капиталовложений в среднеазиатский регион за последние пятнадцать лет, рассмотренные автором, существенно не увеличился в отличие от бурно растущего населения: в 1965 г. – 11,65\% всех инвестиций и в 1980 г. – 12,5\% [120].

Г.Симон отмечает, что Москва в течение двух последних десятилетий препятствовала созданию в Средней Азии мощностей обрабатывающей промышленности, направляя вместо этого огромные капиталовложения на освоение энергоносителей в Сибири. В связи с этим в пяти среднеазиатских республиках особенное раздражение вызвали отмена проекта переброски части стока северных рек в Среднюю Азию.

Г.Симон рассматривал этносоциальные процессы ассимиляции и консолидации, происходящие в СССР [121]. На определенных этапах истории советского государства, эти процессы подвергались различным оценкам. В 1930-х годах национальная ассимиляция считалась реакционным процессом, с которым следует бороться. Характеризуя указанные процессы в условиях перестройки, Симон приводит точку зрения советской науки, считающей процесс национальной ассимиляции прогрессивным явлением. Но мнения о процессе национальной консолидации расходятся. Одни считали его законченным, другие, наоборот, находящимся в развитии. Новым явлением послесталинского времени является национальный регионализм, имеющий, по мнению автора, важное значение для развития общества. Отношение партии и советского государства к этому явлению носит избирательный характер. Г.Симон считает, что партией поощряются региональные связи между тремя восточнославянскими народами, которые во главе с русским народом должны были стать основным регионом многонационального государства. Развитие регионализма в Средней Азии рассматривается с недоверием, устанавливается его общность с панисламизмом в России до 1917 г. Наряду с национальной консолидацией и регионализмом важнейшим национальным процессом Симон считает ассимиляцию с русской нацией. Попытка КПСС русифицировать важнейшие области общественной жизни способствовала формированию национальной оппозиции. В качестве особой формы национальной оппозиции в немецкой историографии выделяется движение депортированных народов на этническую родину. Более подробно Симон останавливается на истории эмиграционного движения немцев. Среди причин эмиграции немцев автор называет их стремление к сохранению национальной и культурно-языковой тождественности, которая не была им гарантирована в СССР.

Еще одна причина эмиграции связана с ограничением религиозных свобод в СССР. Чтобы сократить эмиграцию немцев, большинство которых составляли верующие и религиозные служители, были официально зарегистрированы, точнее, легализированы 200 лютеранских приходов, а также часть религиозных немецких общин в Казахстане и Южной Сибири.

Касаясь мусульманских республик, Симон отмечает, что здесь в отличие от других республик нет национального самиздата. Однако, по мнению автора, переселение чеченцев и ингушей в Среднюю Азию открыло новые возможности для суфийских братств. Как считает западногерманский советолог, их деятельность способствовала сплочению наций и созданию сопротивленческого духа, а также возрождению и развитию суфизма в Средней Азии. Влиянию суфизма подвержена и новая национальная интеллигенция Средней Азии. Это объясняется тем, что суфизм обращается к культурным истокам национальных традиций. Общеизвестно, что культура Средней Азии с давних пор связана с суфизмом. В целом, автором отмечается значительный рост национального сознания, что выражается в большом интересе к прошлому своего народа, к национальной культуре и фольклору, в акцентировании экономических и политических интересов своей нации, в требовании сохранения и развития своего языка. Касаясь национальной политики советского государства в условиях политики перестройки, Симон выражает надежду, что оно не будет придерживаться курса прежней «агрессивной языковой политики» руководства Брежнева [121].

Г.Симон отметил еще одну важную тенденцию в развитии кадровой ситуации в среднеазиатском регионе. Согласно данным, приводимым автором, количество русских кадров в регионе значительно возросло. Так, в 1983-1986 гг. во всех пяти республиках сменились первые секретари ЦК местных компартий, причем в Казахстане замена Д.Кунаева на Г.Колбина покончила с традицией, по которой русские в послевоенный период, как правило, занимали в официальной иерархии второе место, пропуская вперед представителей коренного населения. Как считает Г.Симон, сокращение количества представителей коренных национальностей в руководящих партийных органах республики, проводимое под видом борьбы с коррупцией, протекционизмом, семейственностью, бесхозяйственностью, по сути дела было направлено против набиравшего силу национального сознания нерусских народов.

Г.Симон указывает на необходимость широкой децентрализации – предоставления обширных полномочий территориальной, национальной и региональной периферии.

Анализ целого ряда проблем, связанных с национальной политикой и состоянием межнациональных отношений в среднеазиатском регионе получил дальнейшее развитие в работах Уве Хальбаха. Особо стоит выделить статью «Национальный вопрос в Советском Союзе и связанные с ним проблемы: к их восприятию советской общественностью» [122]. Внимательное знакомство немецкого исследователя с советской центральной и республиканской печатью, а также научной периодикой, позволило сделать вывод о формировании в советских средствах массовой информации более критического подхода к социальным и экономическим аспектам советской действительности, за исключением области национальной политики и межнациональных отношений, новая оценка которой с трудом пробивает себе дорогу. Несмотря на явное противоречие с реальностью, в печати и выступлениях партийных деятелей все еще обладает точка зрения, согласно которой национальный вопрос решен. По мнению автора, сильным шоком и своего рода горьким уроком для советской общественности стали события в Алматы, заставившие трезво взглянуть на декларируемую десятилетиями «дружбу народов». Советская национальная политика в республиках Средней Азии и Казахстана стала объектом пристального внимания немецкого ученого. К наиболее актуальным аспектам проблемы автор относит демографическую и языковую. К факторам неблагоприятного демографического развития отнесены общее снижение рождаемости в Советском Союзе, рост детской смертности в среднеазиатском регионе, смертности среди мужчин, неравномерный рост населения по отдельным республикам и регионам. Региональные, этнически обусловленные различия в социально-экономическом развитии, пишет автор, создают трудности в планировании трудовых ресурсов и распределении материальных средств, что, в свою очередь, порождает межэтническую напряженность. Высокая рождаемость в республиках Средней Азии и ее низкий уровень по Союзу в целом ведут к росту доли представителей мусульманских народов среди призывников, что стало предметом обсуждения в военной прессе. Эта проблема привлекла внимание не только Уве Хальбаха, но и других немецких исследователей. По мнению немецких авторов, увеличение численности призывников мусульманского происхождения «грозит лавиной различных конфликтов» [123].

Следует добавить негативные последствия миграции славянского населения, приведшие к усилению межэтнической напряженности в регионе. Эти демографические тенденции отразились на социальном развитии республик Средней Азии и Казахстана, находящимися в противоречии с идеалом «сближения» народов. Этнически и культурно обусловленные различия в профориентации и вытекающие отсюда диспропорции между рабочим классом и интеллигенцией в пользу последней ведет к недостатку квалифицированных рабочих из лиц коренной национальности. Эта тенденция, по мнению автора, получила особое развитие именно в Казахстане.

Одним из важных аспектов национального вопроса является проблема языка. Общеизвестно, что решением ЦК признана необходимость улучшения языковой ситуации в Казахстане, было принято решение о русско-казахском двуязычии. Однако, как считает автор, широко декларируемое русско-национальное двуязычие, фактически сводилось к двуязычию нерусских национальностей. При перечислении негативных проявлений в межнациональных отношениях и социально-экономическом и культурном развитии в целом ни один, ни другой регион не приводится Уве Хальбахом в качестве примера так часто, как Казахстан и Средняя Азия. Значительный интерес представляет анализ немецким автором кадровой политики КПСС. Как считает ученый, при М.С.Горбачеве обмен руководящими кадрами между союзными республиками и отдельными регионами стал важным компонентом перестройки. Вопросы национальной политики тесно связывались с проблемами кадровой политики. Уве Хальбах признает необходимость практического внедрения положения об обмене кадров в рамках всего Союза, но при этом правомерно указывает на его односторонность, поэтому вполне ясно, что нерусскими народами оно может рассматриваться как закамуфлированное требование русификации, поскольку «обмен» кадрами идет до сих пор преимущественно в одном направлении: из центра к окраинам. Далее он отмечает, что требованию более справедливого представительства некоренных народностей в органах власти союзных республик противостоит снизившееся представительство нерусских народов в центральных партийных органах (Секретариате и Политбюро ЦК КПСС). После падения Д.Кунаева и отставки Г.Алиева мусульманские регионы страны впервые за последние 30 лет не представлены в Политбюро ЦК КПСС [93, 278].

Как считает автор, в этом контексте следует рассматривать события в Алма-Ате (1986 г.). Касаясь критических замечаний в адрес Казахстана по материалам советской прессы, немецкий исследователь считает, что, во-первых, обвинения в коррупции, бесхозяйственности, национальном эгоизме и прославлении истории своего народа в прошлом неоднократно служили барометром пересмотра национальной политики, который вел к оттеснению «национальных кадров», ограничению суверенитета коренных национальностей в союзных республиках и перераспределению полномочий между центром и периферией. Это имело место во времена Сталина после 1933 г. и при Хрущеве после 1956-57 гг. Во-вторых, в целях обвинения гласность использовалась в одностороннем порядке, обвиняемые не могли защищаться. На наш взгляд, представляет интерес следующий вывод автора о том, что коррупция, семейственность и протекционизм в традиционных обществах типа среднеазиатского является устоявшейся нормой социального поведения и требует от советских руководителей особенно осторожного подхода в этих вопросах [93, 278].

Однако, в ходе перестройки целый комплекс чрезвычайно различных национальных проблем, по мнению Симона, остался нерешенным. Все это обусловило постановку следующих вопросов: перестает ли существовать Советский Союз как многонациональное государство? Можно ли еще реформировать Советскую систему или же, напротив, происходящие процессы – свидетельство ее неспособности к реформам?

В целях более наглядного представления о сложности и различии национальных проблем в Советском Союзе автор в статье «Распадается ли Советский Союз? Перестройка и национальный вопрос» (Кельн, 1990 г.) выделяет пять регионов: Прибалтика, Закавказье, Западные районы, Средняя Азия (вместе с Казахстаном), Россия (Российская Федерация). Исследуемый регион представлен немецким ученым «колониальным приобретением русского государства». Симон признает прогрессивные стороны принадлежности среднеазиатских республик к Советскому Союзу, но при этом отмечает, что «цена за это заплачена высокая: русское господство» [123]. Вновь немецкий автор обращает внимание на тот факт, что в этом регионе не было ярко выраженных сепаратистских тенденций: требования населения касались в основном улучшения экономического положения и предоставления большей культурной автономии. Вместе с тем наблюдается обострение кризиса, имеющего свои специфические черты: растущая безработица среди молодежи на базе демографического взрыва прошлого столетия, сырьевой характер экономики, экологические проблемы. При рассмотрении причин национальных конфликтов в СССР автор указывает на национальную политику партии и государства. Г.Симон имеет в виду не только сталинскую депортацию целых народов, но и целенаправленное расселение русских по всему Союзу, и смещение народов посредством миграции. По мнению автора, 25 млн. русских, проживающих за пределами Российской Федерации, выполняют функции агентов центральной власти в нерусских республиках. Но одновременно они провоцировали антицентралистское и антирусское сопротивление. В данной связи представляет интерес вывод автора о том, что русская миграция стала камнем преткновения для национальных движений нерусского населения, обострила языковую проблему в регионе [123, 22].

Среди долгосрочных причин, приведших к обострению национальных проблем в СССР, автор называет советскую идеологию, которая скрывала от людей истинное положение и одурманивала их сознание доктринами и пропагандой. Результатом был не только обман общественности, но и самообман. Ленинская доктрина с 30-х годов ХХ века провозглашала, что проблемы национальностей в первой стране социализма «решены». Идеология объявила национализм атрибутом капиталистического общества.

Важнейшей причиной для роста национального самосознания в Советском Союзе явилось увеличение новых социальных слоев – носителей националистических идей. Таким образом, в Советском Союзе уже в течение нескольких десятилетий осуществляется незаметный процесс деколонизации, который только во второй половине 1980-х годов вступил в активную политическую фазу [123, 50]. Г.Симон указал на возрастающую роль национальной элиты, без которой центральные органы Союза уже не могут управлять. Как считает автор, к классическим союзникам национализма – социальной напряженности и экономическим кризисам – добавились два новых «коалиционных партнера», которые прежде не были связаны с национализмом: экологическое движение и антисталинизм.

Национальные проблемы, по мнению Симона, усугубляются также кризисом политической системы, проявляющимся, в особенности, в двух аспектах: в распаде традиционных политических структур власти и возникновении новых политических институтов (народные фронты, комитеты и т.д.). Автор отмечает, что процесс деколонизации вступил из скрытой в открытую стадию, которая ускоряется половинчатыми мерами перестройки и катастрофическим экономическим положением. Причины сложившейся ситуации видятся автору в неготовности Горбачева предпринять решительные шаги для введения многопартийной системы и полного упразднения централизованного планового хозяйства. Г.Симон считает, что радикальная новая концепция многонационального государства с далеко идущей децентрализацией в области экономики, культуры, а также и политики могла бы дать определенный эффект. Анализ, проведенный автором, позволил сделать вывод о преобладании тенденций, ведущих к распаду СССР [123, 30].

Таким образом, исследования немецких авторов были полны предсказаний относительно того, что советская система не способна к прогрессивным изменениям. В большинстве своем советологи непоколебимо были уверены в том, что советская система является ущербной в политической перспективе, так как держится на доминировании русского этнического компонента во всех структурах социально-политической, экономической и культурной жизни. В связи с этим, в 1980-1990 гг. особое звучание приобрела одна из традиционных концепций советологии – концепция русского национализма. Путь решения национальных проблем видится немецким авторам в разрыве «союза между Кремлем и русским национализмом». Перспективы развития национальных отношений немецкие специалисты связывали с судьбой народнохозяйственной и общеполитической перестройки, а судьбу перестройки – с решением национальных проблем. Оценки данной взаимозависимости во многом определили сущностные, концептуальные подходы ко всему комплексу национальной политики. В целях выявления главного в национальной политике в СССР, в целом, и в Казахстане, в частности, остфоршеры в подавляющем большинстве работ в рамках исследуемой проблематики обращались к истокам национального строительства в Советском Союзе, предприняв попытку доказать, что именно в советской системе следует искать истоки обострения межэтнических отношений во второй половине 80-х годов прошлого века. Немецкими исследователями представлен целый комплекс причин, обусловивших рост межэтнической напряженности в регионе. Среди них следует назвать причины экономического характера. Остфоршерами разных поколений в рамках модели «центр – периферия» и концепции русского национализма освещалось экономическое развитие Казахстана, ставшего сырьевым придатком советской империи. По мнению немецких авторов, все этапы экономической «модернизации» были связаны с увеличением европейского населения, которому создавались лучшие условия труда и быта, что послужило одной из причин межнациональных конфликтов. Сверхцентрализация экономической и политической жизни в Советском Союзе, оправдываемая идеологическими постулатами стала непосредственной предтечей русификации, особенно ярко проявившейся в области языка, культуры, религии и истории. Следует согласится с выводами немецких советологов о том, что противоречия, возникающие в духовной сфере наносят наибольший вред процессам гармонизации межнациональных отношений и обладают огромной инерционной мощью.

Демографические процессы анализируются в немецкой историографии 1980-1990-х годов в общем контексте прогнозов развала коммунистической системы и краха последней империи современности. Общим для немецких исследователей является вывод о том, что на протяжении ближайших лет (с конца 1980 – начала 1990-х годов) этнический состав всего Советского Союза изменится в результате резкой смены демографической, экономической и политической ситуации. Сравнительный анализ соотношения сил в нерусских советских республиках (Казахстан, республики Средней Азии и Прибалтики), представленный Уве Хальбахом в главе «Демографические и исторические особенности Казахстана в рамках национальной проблематики», позволил ему сделать вывод об усилении роли титульной нации в Казахстане [93].

Таким образом, положение о Советском Союзе как сверхцентрализованной империи является для немецких исследователей основным в объяснении особенностей национальной политики в СССР. Общеизвестно, что империя всегда подразумевает колониальное угнетение. В русле концепции «центр-периферия» остфоршерами приводятся данные о разграблении и разорении республик, ущемлении национального достоинства народов. В многочисленных исследованиях немецких ученых подчеркивается бесконтрольный экспансионизм и безнаказанность центральных ведомств, их пренебрежение местными интересами. Создание унифицированной общности народов сопровождалось русификацией. Особенности этнических конфликтов связаны с основными этапами советской «модернизации». Яркой иллюстрацией этой закономерности является Казахстан, в которой антинациональное и космополитическое стремление создать однородное, максимально унифицированное общество вливается в практику явной русификации. Трагическим следствием национальной политики советского государства в Казахстане явились разрушение этнической специфики и уменьшение численности коренного населения. Национальная политика Советского Союза, неудовлетворенность которой выражалась со стороны не только казахов, но и других народов, не способствовала сохранению единства советской империи. Дальнейший ход исторических событий лишь подтвердил прогнозы немецких исследователей о неминуемом распаде СССР.

Причины распада СССР нашли свое отражение в исследованиях крупнейших немецких политологов. В отечественной же исторической науке эти проблемы стали предметом специального и обстоятельного изучения в диссертационной работе М.Е.Шайхутдинова [124]. В ней он представил российскую и казахстанскую историографию проблемы распада СССР. На наш взгляд, представляет научный интерес сопоставительный историографический анализ работ немецких, российских и казахстанских авторов. Научный сотрудник Фонда науки и политики Исследовательского института международной политики и безопасности (Эбенхаузен) Клаус Зегберс в своей книге «Советская система, перестройка и смена системы». Кризис и формы его проявления. Постсоветская трансформация в России» отмечает, что, если мы хотим лучше понять современность, то должны попытаться по-новому осмыслить природу и генезис коммунизма [125].

Как известно, в контексте мировой истории этот эксперимент окончательно провалился. Это впервые дает возможность анализировать данный феномен во всей его целостности, на всех этапах его развития. К.Зегберс выделяет следующие ключевые моменты истории коммунизма: Октябрьская революция (1917), НЭП (1921), принятие первого пятилетнего плана и установление «классической» советской системы (1928), середина 30-х годов, война, последовавшая за ней первая холодная война, ХХ съезд КПСС (1956), попытки реформ в 1960-е годы, взлет СССР как второй сверхдержавы, кризисный 1979 г. и начавшаяся в 1985 г. перестройка.

Остфоршер подчеркивает, что развал советской системы не отменяет факта ее семидесятилетнего весьма устойчивого существования. К.Зегберс не согласен с известными западными исследователями (Ш.Фрицпатрик, Д.Скотт, М.Левин, В.Заславский и др.), которые квалифицируют социальную модель СССР как однозначно антагонистическую. В качестве примера он приводит взаимоотношения советских властных элит, которые строились на основе и в рамках своеобразного консенсуса. Это, на взгляд немецкого автора, придавало системе жизнестойкость.

Далее К.Зегберс указывает на основные отличительные черты классической советской модели:

- детерменированность политики (внутренней и внешней политики) и экономики марксистско-ленинской идеологией, а также императивом традиционных имперских интересов. Ключевой момент работы руководителя Экспериментального творческого центра С.Кургиняна созвучен с данным положением исследования немецкого автора. По мнению российского ученого, вооруженность доктриной марксизма-ленинизма, совершенно не органичной для России и в принципе тупиковой, с точки зрения исторической перспективы, привели к распаду СССР. Основные положения марксизма-ленинизма видятся автору в идеях экономического детерминизма и диалектического материализма, теории права наций на самоопределение, концепции универсализма и идее мирового господства в форме учения о «мировой революции» [124, 54].

Следующей чертой классической революции советской модели, по мнению К.Зегберса, является крайне высокая степень централизации процесса принятия решений в экономике, что привело, по сути дела, к исчезновению реального субъекта хозяйственной жизни. Анализируя причины распада СССР, российский политолог А.С.Панарин также подчеркивает ту негативную роль, которую на протяжении всей истории СССР играла практика внутреннего колониализма. Почти вся советская промышленность была представлена предприятиями союзного подчинения, 98\% прибыли которых отчислялись в центр. Местные природные ресурсы использовались практически бесплатно и потому хищнически [124, 55].

Классической чертой советской модели К.Зегберс считает огосударствление экономики и общества, возникновение некоего «государственного образования», функционирующего на основе репрессий и террора против всех без исключения «автономных интересов». Аналогичные выводы встречаются в монографии Н.К.Исингарина «10 лет СНГ. Проблемы, поиски, решения». Автор акцентирует внимание на признании Советского Союза в качестве государства с глубокой интегрированной экономической системой, вместе с тем экономическое взаимодействие союзных республик, регионов и областей было построено на тех же принципах, что и политическая система СССР – на тоталитаризме, всевластии центра, подмене эффективных-рыночных-экономических связей директивными решениями по поставке сырья и продукции [124, 75].

Общим для казахстанских и немецких авторов явилось положение о непомерном разрастании военно-промышленного комплекса и вооруженных сил, ставшее перманентной угрозой всему миру. В книге «На пороге ХХI века» Н.А.Назарбаев акцентировал внимание на том, что в сегодняшних дискуссиях о причинах распада СССР почему-то меньше стали принимать во внимание противоборство двух систем в военной, военно-технической и стратегических сферах… Гонка вооружений была одной из первопричин развала Советского Союза. По расчетам специалистов, общемировые военные расходы за 40 лет с 1950 по 1990 годы, а это годы активного противостояния двух блоков, составили более 20 триллионов долларов… Не менее 20 процентов всех ученых и инженеров в мире также были включены в военные исследования и разработки» [124, 71].

По мнению Т.А.Мансурова, распад СССР был предопределен и стал следствием прежде всего затяжного экономического кризиса, деструктивные последствия которого многократно усиливались неразумной тратой огромных бюджетных средств на бесперспективное военное противостояние [124, 73].

Свою версию происшедшего в 1991 году предлагает в своей монографии «Безопасность: российский выбор» известный российский исследователь А.Арбатов, выдвинувший тезис об особом имперском пути России. Российская и советская элита, в отличие от западных, допускала в свои ряды выходцев из колониальных провинций. Империя базировалась на четырех системообразующих столпах: авторитарном или тоталитарном режиме, колоссальной военной мощи, централизованной экономике и мессианской идеологии, оправдывавшей первые три основы. С этой точки зрения А.Арбатов выдвигает мнение о том, что советская империя могла бы существовать еще долгие годы, если бы не растущее несоответствие между официальными догматами и реальной жизнью, между неэффективной экономикой и растущими запросами населения. Империя была непреднамеренно разрушена руками коммунистических реформаторов и демократическим движением во главе с Б.Ельциным: «Именно это привело к прекращению холодной войны и гонки вооружений, а не наоборот» [124, 57].

По К.Зегберсу, одной из основных отличительных черт классической модели являются принудительная нивелировка культурных и национальных различий в регионах и республиках СССР, а также редукция «высокой культуры» к канонизированному социалистическому реализму и массовой культуры к «народности». Позицию К.Зегберса в данном вопросе разделяет российский исследователь А.Дугин. Среди четырех важнейших факторов, приведших Советский Союз к геополитическому и социально-экономическому краху, А.Дугин называет административное устройство СССР, которое основывалось на игнорировании региональных, этнических и религиозных особенностей внутренних территорий. Чрезмерная централизация и унификация, по мнению автора, стали порождать естественный протест и недовольство [124, 56].

Также К.Зегберс считает, что сведение всего государственно-политического пространства к пределам Московского Кремля, организационно – к узкому кругу всевластных лиц, функционально – в КПСС, к земляческим связям и к персональным конфликтам и конкуренции.

Эти отличительные черты, на его взгляд, образуют как бы идеальный тип советской модели. Но их явно недостаточно, чтобы составить адекватное представление о том, как эта модель функционировала на практике. Для описания советского коммунизма К.Зегберс предлагает ввести в научный оборот следующие понятия:

- «институционализированный плюрализм» (прежде всего в КПСС и в других руководящих учреждениях);

- группы интересов (в советском смысле, не как классы в соответствии с их местом в процессе производства, а как группы давления в рамках неформального управления системой);

- «корпоративизм» (в советском смысле – как исходящая из духа самой системы необходимость в консенсусе);

- «экстенсивный способ производства» (производительность труда растет только при условии новых «вложений» капитала, труда, ресурсов, земель.

Последнее понятие подтверждается выводами целого ряда работ казахстанских и российских авторов. Так, Н.К.Исингарин считает, что причиной быстрого падения темпов развития страны является развитие экономики советского государства по экстенсивному пути. Российский исследователь Н.А.Нартов указывает на огромные размеры СССР: создание инфраструктуры, сопоставимой с европейскими стандартами, обходилось Советскому Союзу многократно дороже. Например, среднее «плечо» транспортировки грузов – топлива, сырья от места добычи до переработки в 3-5 раза длиннее, чем в США. Экстенсивный путь хозяйствования, избранный еще в конце 50-х годов, объективно тормозил развитие СССР. Стремление к созданию в промышленности монополий при оценке эффективности работы суммой прибыли сделало их невосприимчивыми к научно-техническому прогрессу [124, 76, 55].

Для описания советского коммунизма К.Зерберс предлагает также включить следующие понятия:

- бюрократический торг (тайна планирования и раздачи привилегий);

- soft budget constraints (противоположность закону стоимости: страховка против риска, которому может быть подвергнуто любое предприятие, и основа социального консенсуса);

- double talk (разделение общественной и политической сфер как основ стабильности и общественного договора).

Именно эти понятия, по мнению автора, необходимы для формирования новой теоретической модели, с помощью которой можно будет точнее и глубже описать феномен советского коммунизма и то состояние, в котором ныне находится посткоммунистический бывший Советский Союз.

К.Зегберс полагает, что с 1987 г. Советский Союз находился в тисках двух кризисов. Первый кризис – это полностью обнажившаяся в 1970-е годы несостоятельность советской модели развития (в первую очередь, экономической). К середине 1980-х годов эта модель стала распадаться. Реакцией на данный кризис стала перестройка, в ходе которой в стране окончательно возобладала дестабилизация, а «советский человек» из очень плохих, но привычных условий был выброшен в хаос. Это и есть второй кризис. Одну из основных причин «исчерпанности» классической советской модели автор видит в том, что построенная на принципах экстенсивности экономика достигла своих предельных возможностей. И даже в количественном отношении была не в состоянии служить опорой второй сверхдержавы.

Уже не было ни валютных, ни демографических, ни сырьевых ресурсов, т.е. всего того, что и составляло силу советского режима.

Заведующий отделом экономики Федерального института по исследованию стран Восточной Европы и международных проблем (Кёльн) профессор Ханс-Херман Хёман в статье «Экономика России в СНГ: Кризис, дезинтеграция и перспективы стабилизации и смены системы» [126] наряду с хозяйственными вопросами касается причин распада СССР. По мнению остфоршера, после долгих лет стагнации, которые лишь казались эпохой стабильности, СССР пережил подряд четыре глубочайших провала.

Провал первый: экономическая система не вынесла перенапряжения. Те политические цели, которые ставило перед собой советское руководство, требовали гораздо больших хозяйственных ресурсов, чем их имелось в СССР. Кроме того, дальнейшее развитие общества предполагало и могло основываться лишь на принципиально более высоком уровне производительности труда, чем тот, что был достигнут в Советском Союзе.

Провал второй: не удалась и «перестройка». Основная причина этого провала – сущностные противоречия самой задачи. Все изменить, не меняя ничего. Все перестроить, но не трогать господства КПСС, марксистско-ленинской идеологии и социалистических форм собственности. Неудачи перестройки связаны и с тем, что методы (гласность, демократизация), которыми она осуществлялась, были полностью чужды духу Системы.

Провал третий: восстание реакционных сил не прошло (путч августа 1991). Слишком интенсивным был уже процесс дезинтеграции старого порядка, слишком скомпрометированы были уже его сторонники, слишком утвердились уже новые социально-политические элиты.

Провал четвертый: после путча у М.Горбачева не получилось сохранить Союз и продолжать реформистскую политику в рамках общесоюзного руководства. С целью соответствия исторической истине отдельных выводов остфоршера представим сопоставительный анализ казахстанской историографии проблемы распада СССР. Он немыслим без обращения к публикации главы нашего государства. Среди них особое место занимает статья «От имперского союза к Содружеству Независимых государств». По мнению Н.А.Назарбаева, распад Советского Союза является результатом объективных и субъективных факторов.

Во-первых, государственное руководство СССР, начавшее радикальные преобразования в стране, не имело стройной концепции, действовало безо всякой опоры на данные социального анализа и прогноза. Лейтмотивом деятельности реформаторов второй половины 80-х гг. был тезис: «так жить нельзя», понимание которого не могло само по себе направить в спасительную колею, избавить от просчетов и ошибок.

Во-вторых, руководство СССР своими действиями, вызвало резкое обострение центробежных тенденций. Республики Советского Союза носили статус суверенного государства. Однако это была лишь красивая конституционная формула, скрывавшая подлинную сущность унитарной государственной системы, которая, опираясь на тотальную централизацию, контролировала все без исключения сферы жизни общества. О реальном суверенитете республик не было и речи, поскольку в безраздельном ведении центра находились не только основополагающие вопросы экономики, внешней политики и финансов, но и использования национальных природных ресурсов, и даже установления общих начал организации и деятельности местных органов власти [124, 70].

Особое внимание Н.А.Назарбаев уделяет ново-огаревскому процессу, который был подорван августовскими событиями 1991 года, которые стали отчаянной попытко