3.8. первобытная социальная организация

По какому сценарию было построено первобытное человеческое общество? Биосоциальные системы наших сородичей приматов демонстрируют нам целую палитру форм социальной организации, и это указывает на возможность многовариантной социальной организации и у гоминид. Биосоциальные структуры современных приматов (полуобезьян, широконосых, узконосых и человекообразных обезьян) различаются по следующим параметрам:

Степень интеграции биосоциальной структуры (степень взаимозависимости или, наоборот, автономии входящих в нее индивидов). Известны приматы, например, орангутаны, предпочитающие одиночный образ жизни[28], некоторым другим видам свойственны семейные или односамцовые группы, но наиболее характерны для приматов мультисамцовые (многосамцовые) группы – несколько самцов, самок и детенышей. Именно мультисамцовые группы рассматриваются как «магистральная линия социальной эволюции», ведущая к первобытному человеческому социуму. Мультисамцовые группы характеризуются наиболее сложными и разнообразными социальными отношениями, создают оптимальные условия для распространения (путем обучения и подражания) тех или иных навыков. Мультисамцовые группы создают предпосылки для координированных коллективных действий, в частности, групповой охоты, которая в ходе эволюции гоминид обеспечила  их превращение из травоядных животных в хищников. Мультисамцовые группы могут быть прочно спаянными или рыхлыми, допускающими значительную свободу передвижения индивидов. Такая индивидуальная свобода присуща ближайшим современным «эволюционным родичам» человека – человекообразным обезьянам шимпанзе и бонобо (карликовое шимпанзе). Особенно рыхлы социальные связи у шимпанзе, для которого характерен «дисперсный тип» социальных структур, сли они обитают в условиях саванны. “Объединение <в социальные структуры> и распад <этих структур> в обществе шимпанзе достигает пределов социальной пластичности; индивиды обоих полов имеют практически полное право свободно приходить и уходить когда им вздумается... Состав временных групп постоянно меняется... Он <особь шимпанзе> может путешествовать в течение дня в составе большого, шумного, легко возбудимого сборища, а на следующий день быть предоставленным самому себе” (Goodal, 1994, P.106). Социальная организация шимпанзе, включающая изменчивые коалиции без жесткой структуры доминирования, по мнению политолога и биополитика С. Петерсона, согласуется с нормами политического плюрализма (Peterson, 1991b). Отметим, что в условиях тропического леса шимпанзе формируют более жёсткие социальные структуры.

Степень жесткости иерархии, степень выраженности отношений доминирования-подчинения. Не относящиеся к человекообразным обезьянам приматы (широконосые обезьяны Нового Света и узконосые обезьяны Старого Света), если они не имеют одиночный или семейный образ жизни, в большинстве случаев формируют достаточно жесткие иерархии. Доминант (особь на вершине иерархии) в типичном случае принимает особую выпрямленную позу с поднятым хвостом, он патрулирует территорию, осуществляет коллективный уход за детёнышами, имеет преимущественный доступ к пищевым ресурсам, укрытиям, самкам и др. Подобные иерархии наблюдаются, например, у павианов, которые, будучи отдаленными «родичами» человека, тем не менее  сходны с гоминидами по экологическим условиям: заселяют открытые пространства саванн – предполагаемую прародину предков человека.  Следует, однако, не забывать о многовариантности социальных систем у приматов – например, у капуцинов (представителей широконосых обезьян) иерархия смягчена, социальная организация сложна и опирается на развитую систему передачи информации. Социальные структуры капуцинов по ряду параметров напоминают таковые человекообразных обезьян. Для последних характерно смягчение иерархии и усиление горизонтальных взаимоотношений между особями (см. след. пункт), хотя и в этом случае имеются вариации. Так, в отличие от шимпанзе и бонобо – видов с ослабленной иерархией, у горилл существует достаточно выраженная иерархическая структура с доминированием старых «сереброспинных» самцов.

Степень развития горизонтальных (неиерархических, кооперативных) отношений в биосоциальной системе. Такие отношения включают в себя взаимные ласки и чистки (груминг), игровое поведение, ритуалы приветствия, одаривание друг друга пищей, примирение ссорящихся; эти отношения смягчают собой иерархические структуры и могут оттеснять отношения доминирования-подчинения на задний план, что наиболее характерно для человекообразных обезьян, в частности шимпанзе и особенно бонобо. Отметим, что даже у видов с жесткой иерархией, например, у мартышек-верветок, могут возникать также рыхлые не-иерархические объединения, особенно молодых обезьян, своего рода «неформальные молодёжные клубы».

Учитывая многовариантность биосоциальных структур приматов, не приходится удивляться, что в литературе существуют разные гипотезы о социальной организации первобытных людей. К сожалению, ископаемые материалы не дают прямых указаний на степень иерархичности или «горизонтальности» первобытных социальных структур. Они только свидетельствуют о том, что наши предки реально формировали социальные структуры по крайней мере с эпохи человека умелого (Homo habilis), судя по его сохранившимся стоянкам; эти структуры имели достаточно высокий уровень интеграции (взаимозависимости индивидов) уже у архантропа (Homo erectus/ergaster), которому были свойственны базовые охотничьи лагеря; поздние архантропы умели по крайней мере поддерживать огонь в очагах. 

Фактические сведения о современных людях, в том числе все еще живущих при первобытном строе, как и факты о социальной жизни приматов, допускают различные трактовки первобытного социального устройства.

1. Гипотеза о жестком иерархическом устройстве первобытного социума. Биополитики А. Сомит и С. Петерсон (Somit, Peterson, 1997a, 2001) настаивают на достаточно жёсткой иерархии в первобытных группах, возглавлявшихся, по его мнению, всевластными вождями. В тон ему отечественный этолог В.Р. Дольник (2003) говорит о том, что естественная социальная организация людей – только жёсткая иерархия, напоминающая таковую в стадах павианов. Эта иерархия существовала в первобытном обществе, в древнейших государствах-дворцах. Она поныне спонтанно формируется в коллективах, предоставленных самим себе – в тюремных камерах, где непременно есть «пахан» и «шестёрки», детских садах, казармах («дедовщина») и др. С точки зрения сторонников данной «павианьей» гипотезы, современные более или менее эгалитарные[29] первобытные общества (см. след. пункт) представляют собой результат вторичной деградации и не могут рассматриваться как модель исконной организации человеческого общества. Более того, именно их «неправильное» (неиерархическое) устройство и виновато в том, что они не породили никакой цивилизации, в отличие от наших подлинных предков с их жесткой иерархией. Современное более демократическое общественное устройство – лишь искусственный конструкт человеческого разума, который необходимо постоянно оберегать от неизбежного превращения в более естественные для Homo sapiens пирамидальные (иерархические) структуры: «Наиболее важная причина, по которой демократия является редким явлением, состоит в том, что эволюция подготовила наш вид, как и другие виды приматов, к формированию иерархически структурированных социальных и политических систем» (Somit, Peterson,1997a. P.1).

2. Гипотеза о мягком («демократическом» по современным  понятиям) неиерархическом устройстве первобытного социума.  Эта гипотеза также имеет влиятельных сторонников среди биополитического сообщества; в частности, ее придерживается  Р. Мастерс (Masters, 1989, 1993; Oleskin, Masters, 1997). Она согласуется с данными этнографов о сохранившихся доныне анклавах первобытного строя (Woodburn, 1982; Flanagan, Rayner, 1988; Леви-Стросс, 1994; Бутовская, 2002). Первобытное общество в его современных воплощениях многовариантно и в разных уголках современной Земли ученые находят целый спектр форм, различающихся по степени выраженности иерархий и горизонтальных отношений. Вероятно, и в доисторическую эпоху «даже соседние популяции ранних гоминид могли иметь различающиеся по типу социальные системы – от жестких иерархических неэгалитарных структур до эгалитарных образований. Такое  разнообразие во многом определялось экологическими факторами, социальной историей и конкретными традициями популяций» (Бутовская, Файнберг, 1993. С.216). В частности, имелся, по-видимому, целый веер переходных вариантов между полным эгалитаризмом и жесткой иерархией. Охотники-собиратели имели в этом случае лидеров. Но лидеры не  пользовались существенными привилегиями,  не были похожи на монопольных диктаторов и отличались временным, ситуационным характером. В одной и той же группе могло сосуществовать несколько лидеров, каждый из которых имел ограниченную компетенцию (Maryanski, Turner, 1992). Например, шаман руководил только религиозными делами и обрядами и имел авторитет как  врачеватель  и  заклинатель духов;  его  власть не распространялась на "светскую жизнь",  да и в религиозной сфере, его авторитет был относительным: все члены группы проходили серию "посвящений" (инициаций),  в каждой из которых шаман делился  частью своих сакральных  знаний,  на которые он не имел "абсолютной монополии".  У ряда первобытных племен имелся так называемый  "headman", вождь, чьи полномочия фактически распространялись лишь на примирение спорящих и представление данной группы во  время  встреч  нескольких групп.  Наконец,  третья важная категория частичных лидеров - просто искусные в каком-либо виде деятельности (охота,  рыбная ловля) люди, которые имели, соответственно, авторитет лишь в данном виде деятельности. В целом,  речь идет о расщепленном лидерстве, которое имеет аналоги в биосоциальных системах многих животных (см. ниже в главе пятой). Принцип расщепленного лидерства имеет важные современные воплощения, как мы увидим ниже, в социальных технологиях, моделируюших некоторые стороны первобытной жизни в современных условиях. 

На современной Земле существуют общества,  исповедующих воинствующий эгалитаризм и подвергающих остракизму всякого, кто пытается возвыситься в плане власти и авторитета, богатства, престижа. Речь идет о некоторых из обществ современных охотников-собирателей, таких как !ко-бушмены в Ботсване и Намибии, хадза в Танзании, пигмеи мбути в Заире, батэк-негритосы в Малайзии, калауны и аватипы в Папуа-Новой Гвинеи, индейцы трумай в Бразилии и др. Когда русский путешественник и этнограф Миклухо-Маклай спрашивал у  папуасов, кто у них вождь, каждый взрослый мужчина указывал на себя. "Воинствующий эгалитаризм" подобных социальных групп сочетается с их открытостью -- индивиды могут (например, у !ко-бушменов и хадзапи) свободно вступать в группу или,  наоборот, выходить из ее состава, а также с уравнительным распределением ресурсов, так что, в частности, у !ко-бушменов все присутствующие (в том числе  и  вновь прибывшие) могут наслаждаться трофеями охоты. Нередко, например, среди хадза, можно найти индивидов, обычно мужчин,  которые,  как отшельники, длительное время предоставлены самим себе.

Значительный эгалитаризм свойственен не только охотникам-собирателям, но и некоторым племенам, способным к земледелию и скотоводству. Особенно распространены эгалитарные отношения в случае отгонного скотоводства и подсечно-огневого земледелия, поскольку такая «экономика», подобно охоте и собирательству, не приводит к накоплению излишков, которые способствуют возникновению и закреплению социального неравенства. Возрастные отличия в социальном статусе носят скорее характер "престижа", чем лидерства, ибо команды этих "старейшин" часто игнорируются, хотя им и оказываются знаки уважения. Помимо этого, чисто геронтократическая иерархия статуса (престижа) сродни эгалитаризму в том плане, что все индивиды, по мере смены возрастов, проходят все новые "обряды инициаций" и их статус ступенчато повышается.  Наконец, важно подчеркнуть что имеются  как бы встроенные в структуру общеcтва примитивных земледельцев (например,  вованов северо-восточной части  нагорья  Новой Гвинеи) эффективные  механизмы уравнивания,  один из важнейших таких механизмов - институт партнерства,  основанный на чувствах  дружбы  и взаимного единения.  Эти чувства крепнут по мере участия всех членов группы в одной и той же работе или общих для всех религиозных  обрядах, праздниках, пиршествах, собраниях (для которых существовали специальные дома). Такие факты свидетельствуют о близости первобытных социальных структур к сообществам шимпанзе с их мягкой и рыхлой социальной организацией.

Учитывая изложенные факты, мы можем рассматривать преобладающие формы социальных систем первобытного общества как различные варианты гетерархии.  Термин «гетерархия» означает, что элементы в системе не ранжированы или «имеют потенциал быть ранжированными по-разному» (Ehrenreich et al., 1995, цит. по: Bondarenko, 2004. P.5). Гетерархия далеко не всегда означает полное равенство социальных рангов, но она предполагает отсутствие жесткой централизованной иерархии, которая обозначается как гомоархия – упорядочивание взаимоотношений исходя из единой иерархии (Bondarenko, 2004).

Как быть с изложенным выше возражением сторонников жестко-иерархической концепции первобытного строя о вторичной деградации наблюдаемых ныне эгалитарных первобытных обществ? Современные «дикари» демонстрируют нам не только «исходную точку» нашего социального развития (отчасти эгалитарные группы охотников-собирателей и недалеко ушедших от них скотоводов и примитивных земледельцев), но и стадии перехода к клановым иерархиям предгосударственного уровня. Такие иерархии характерны для так называемой «цивилизации  зернохранилищ» (выражение Ж. Маке), присущей, например, бантуязычным племенам южной части Африки. Данные племена выращивают просо или сорго. Эти виды пищи можно запасать впрок, отмерять, ими можно торговать. Ведающий распределением пищевых запасов лидер имеет реальную политическую власть (Панов, 2001). Такого типа общества, способные производить впрок и запасать излишки, получили в литературе обозначение «общества отсроченного возврата», и от них идет дорога к развитым политическим системам (см. ниже). В противоположность этому, типичные охотники-собиратели, сразу потребляющие все трофеи охоты, не создавая запасов, именуются «обществами немедленного возврата».

Итак, приведенные выше данные характеризуют эгалитарные общества не как результат вторичной деградации – как боковые тупиковые ветви эволюции – а напротив, как этап магистрального пути, ведущего к развитым политическим системам со вторично формирующимися иерархиями ( о них -- см. 3.10).

Говоря о первобытной организации социума, нельзя не подчеркнуть следующие важные моменты:

Первобытное общество состояло из малых групп охотников-собирателей (оценка численности – порядка 25 человек, Meyer, 1996), где все члены хорошо знали друг друга – в типичном случае они были связаны кровными и/или семейными узами. Для малых групп характернa незаменимость каждого их члена. Говоря точнее, с утратой одного из членов или с появлением хотя бы одного нового группа может резко измениться.

Каждый член группы воспринимал её задачи (охота, оборона территории, религиозные ритуалы и др.) как жизненно важные для себя – имела место корнинговская ситуация «гребцов в лодке» (см. выше). Каждый отвечал не за свой «узкий участок» (как в современной бюрократии), а за успех или неуспех группы в целом. В коммерческом менеджменте  чувство взаимозависимости и коллективной ответственности составляет часть так называемого “корпоративного духа”, чему соответствуют, например, столь популярные в японском бизнесе девизы, ритуалы, гимны предприятий.  Предприятия эксплуатируют в своих интересах способность членов к коллективизму, исторически возникшую в совершенно иных по организационной структуре социальных группах охотников-собирателей.

Группы часто сочетали внутреннюю сплочённость с отчуждённостью или даже враждебностью по отношению к другим группам. Например, взаимное недоверие между соседствующими группами гораздо более характерно для намбиквара (современных первобытных племен индейцев, обитающих в Бразилии), нежели добрососедские или союзнические отношения (Панов, 1999, 2001). Противопоставление «свои-чужие» не утратило своего значения и для групп в современном обществе. Оно имеет существенную этологическую компоненту и весьма важно с политической точки зрения, например, в связи с межгрупповыми и межэтническими конфликтами.

Источниками общественного порядка при первобытном эгалитаризме были привычка следовать освященным веками традициям поведения, а также стремление решить все внутренние конфликты путем достижения компромисса, ибо имелось поверье, что  раздоры и ссоры между членами группы вредят ее благополучию. Получили существенное развитие характерные уже для обезьян (особенно человекообразных) ритуалы, гасящие агрессию между членами одной группы (буферы агрессивного поведения). В этом был один из позитивных аспектов характерной для первобытного строя ритуализации и регламентации всей социальной и даже индивидуальной жизни. Эта регламентация, доходившая до мелочей, имела и негативные последствия в том плане, что серьезно ограничивала индивидуальную свободу поведения и социальный прогресс. По словам Б.Ф. Поршнева (1974. С.50), «это был парализующий яд родо-племенных установлений, традиций, обычаев, представлений».

Первобытное общество имело сегментарный характер – состояло из малых однотипных, автономных  социальных единиц (родов, общин, фратрий и др.). Причем, «сегменты более низкого уровня вкупе с однотипными им складываются в сегменты все более высоких уровней» (Панов, 2001. С.530—531), например, у нуэров (скотоводов Юго-Запада Африки) семьи составляют деревни, деревни – отделы племен, отделы – целые племена, которые в совокупности образуют этнос (называемый у нуэров нат, Панов, 2001). Возможна биологическая аналогия с модулярными организмами (растения, грибы, метамерные животные), построенными из повторяющихся частей (узлов, члеников), каждый из которых способен выполнять основные жизненные функции самостоятельно. Отметим, что к сегментарному характеру тяготеют и некоторые варианты современной политической организации и, более того, этот принцип не утратил вполне своей политической перспективности. Значительную долю «сегментарности» сохраняет современная Швейцария с ее частично автономными и самобытными долинными общинами, из которых складываются более рыхлые по структуре кантоны. Сегментарная организация допускает творческое использование в современных социальных технологиях (глава пятая этой книги).

Подобно эфемерным группам шимпанзе, общности первобытных людей могли быстро распадаться и вновь объединяться. Тем самым, крупные сегменты калибра родовых общин демонстрировали, что состоят из более мелких сегментов (например, отдельных семей). Также и у современных охотников-собирателей часто приходится наблюдать, что «отдельные лица или целые семьи отделяются от группы и присоединяются к другой, имеющей лучшую репутацию. Та группа может или обильнее питаться (благодаря открытию ею новых территорий для охоты и собирательства), или быть более богатой украшениями и инструментами благодаря торговым обменам с соседями, или стать более могущественной вследствие победоносного военного похода» (Леви-Стросс, цит. по: Панов, 2001. С.523).

Итак, первобытное общество, в свете современных данных и концепций, могло быть многовариантным. Однако, вероятно, что один из типичных вариантов – и он отражен в известном мифе об Эдеме, о Золотом Веке -- был основан на неиерархических кооперативных отношениях между  охотниками-собирателями, формировавшими сплочённые малые группы. Добавим, что как иерархическая, так и неиерархическая организация социума имеет значительную «эволюционную глубину» – у обеих моделей есть аналоги в биосоциальных системах широкого круга живых организмов. (они будут рассмотрены в главе пятой).

В этом подразделе описаны характеристики малых, часто спаянных кровнородственными связями, групп охотников-собирателей. Но картина первобытного общества будет неполной, если мы не укажем также на формирование, уже на этапе первобытного социума, также больших, составленных из многих малых групп, общностей людей. Этнографические исследования  говорят о существовании и важной роли племенных этнолингвистических общностей, насчитывающих  от 500 до 1500 членов (Richеrson, Boyd, 1998; Ричерсон, Бойд, 2004). В пределах каждой такой общности, при всей ее рыхлости, имеется возможность взаимопомощи, кооперации. Поддержание стабильности этой крупной социальной структуры, как можно проиллюстрировать на примере аборигенов внутренних районов Автралии, связано с часто практикуемыми межгрупповыми браками в ее рамках (Richеrson, Boyd, 1998; Ричерсон, Бойд, 2004).  Такие большие социальные структуры служат прообразом более организованных политических систем, вплоть до государств. Движущей силой формирования больших структур (этот процесс Ричерсон и Бойд называют ультрасоциальностью человека) с большой вероятностью  следует считать  чисто культурные факторы. Каждая большая социальная система, члены которой почти не связаны генетически, цементируется едиными культурными традициями, общностью языка, единой символикой (будь то флаг, герб, гимн, специфичные для данной системы религиозные ритуалы и т.д.),  позволяющей отличать «своих» от «чужих», представителей других социальных систем. В подразделе 3.10. мы подробнее рассмотрим взгляды биополитиков на переходные стадии от  первобытного социума к организованным политическим системам. Предварительно кратко разберемся с понятиями «политика», «политическая система».