Сибирский текст в поэзии красноярского края

Гитинова Арина,

ЛПИ филиал СФУ

Самый ранний хронотопический образ Сибири в русской литературе представляет ее страной холода- зимы- ночи (луны), т.е. смерти в мифологическом на нее воззрении. В изображении протопопа Аввакума Сибирь, преимущественно, - страна безлюдного и беспредельного (аллюзия космической вечности) пространства. Особенно отчетливо подобное восприятие Сибири отражено в литературе XIX века: это страна каторги, пересыльных тюрем, принудительных поселений. И одновременно с этим укреплялся в русском и российском самосознании образ Сибири – рая, новой Атлантиды, утопического Беловодья, привлекающего стремящихся к свободе крепостных крестьян, которым суровая земля сполна платила за их хозяйскую хватку, сметливость, трудолюбие. В XIX веке в творчестве Ф. Достоевского, Л. Толстого, Н. Чернышевского, В. Короленко и др. сибирский текст формировался как история «униженных и оскорбленных» и как возрождение человека через приобщение к Сибири. Так сибирский текст, по замечанию А. С. Янушкевича, стал сибирским антропологическим мифом, основными мотивами которого стали мотивы смерти и воскресения [1].

В XX веке, в послевоенное время, в литературе преобладает светлый, привлекательный образ Сибири, создатели которого словно не знают ничего о репрессированных, сосланных, специальных поселениях и лагерях. Такова Сибирь в изображении Игнатия Рождественского, К. Лисовского, поэтов середины XX в., подчеркивающих ее сказочное изобилие. Соответствуют такому художественному пространству и населяющие ее персонажи: личности сильные, собранные, целеустремленные, способные преодолеть любые трудности, встречающиеся на их пути (Рождественский И. «Тропа богатырей», «Усинский тракт», «Георгий Седов», и др.; Лисовский К. «Золотая Ангара»). Иной образ Сибири - гиблого для людей места- написанный однотонными красками, создан, например, у В. Шаламова, у которого Сибирь - только место ссылки, смерти, насилия («Колымские рассказы»).

Сибирский миф, воплощенный в современной литературе, не привлек широкого внимания исследователей. Для выявления его компонентов в поэзии Красноярского края и Сибири мы обратились к стихотворениям современных поэтов Новосибирска (Денисенко Александр, Казарцев Владислав, Башунов Владимир.), Иркутска (Кобенков Александр.), Красноярского края (Царегородцев Виталий, Шалунов Геннадий, Кошельков Алексей, Скруберт Владимир, Галина Сухова, Тамара Борутенко, Галина Юдина, Владимир Сивков, Галина Чернова, Руффина Свешникова и др.) [2].

В стихотворениях современных художников слова часто преобладает одна из ипостасей сибирского мифа. Знаковыми деталями образа Сибири остаются все те же мороз, снег, ночь (луна). Такова Сибирь у Галины Суховой: «Снег от мороза колкий, холод и стынут очи,// Ветер швыряет осколки, снежками сибирской ночи…» («Зимняя ночь»); у Владимира Скруберта: «Зима на севере сильнее, чем зима, //Когда три месяца - крещенские морозы,// В тумане и тоске стоят дома,// И ждут все нарастающей угрозы» («Зима»). Такой предстает Сибирь и в стихотворениях Геннадия Шалунова: «Где родился, там бродят медведи,// По Подкаменной скалы из меди // Звон и треск слышен меди в мороз..» (Шалунов Г. «Где родился…»).

Но большинство поэтов в своих произведениях спорят с представлением о Сибири как гибельном для человека пространстве: А. Кошельков «Город Назарово», Г. Шалунов «Где родился – Тунгуска-река», Г. Чернова «Зимняя патриотическая» и др. Красноярские поэты стремятся преодолеть существующую в сознании современных людей инерцию недоброго отношения к этой сказочно богатой земле: «Свежий бег ветров,// Буйный рой снегов.// Русской дали дух. // И сугробов пух.// Родина моя - светлая страна» (Г. Чернова «Зимняя патриотическая»).

В произведениях сибирских поэтов суровость енисейских земель не умаляет любви человека к ним. Так, В. Сивков объясняется в любви к родному городу: «Где снега, где жуткий холод, // Где Чулым бежит, //Небольшой сибирский город // У реки стоит…<...> //Нет огромных небоскребов //И реклам огня,//Все же город тот особый- //Родина моя!» (Сивков В. «Где снега, где жуткий холод»). Г. Шалунов изображает свой родной край раем, замлей обетованной: «Где родился - Тунгуска- река // И порожиста, и глубока.//В ней стальные ходят таймени,//Рыба хариус слаще пельменей.//Там и воздух, как стеклышко, чист,//Там из золота осенью лист».

Важнейшим атрибутом сибирской земли в произведениях современных поэтов являются, по нашим наблюдениям, также образы леса и неба, представленные соответствующими деталями: «Свянет к осени родины лес,// Потекут наши птицы по небу» (А. Денисенко «Эти брови платком не сотрешь»), «Здравствуй, моя дорога //в крылышках и в лесах: // листья в гостях у Бога, // птицы – в Его часах…» (А. Кобенков «Здравствуй, моя дорога»).

Осмысляя место человека в мире, его связь с родной землей, поэты стремятся найти соответствующие емкие и точные образы.

Так, назаровский поэт В. Царегородцев образ родного Причулымья создает, опираясь на точно найденные детали, отражающие антропологический характер сибирского мифа: « Изогнулся Чулым подковою» («Причулымье»). Известно, что в искусстве образ подковы воплощает две крайности. Один конец подковы соотносится с могилой, заблуждением, смертью. Другой- с первоосновой всего, нахождением себя, жизнью. Эта же семантика проявляется и при использовании поэтом другой детали образа родины: «Светят родинки, как смородинки». Родинкой назван город Назарово. Как видим, в образе малой родины В. Царегородцев соединяет те же противоположные аспекты: черный цвет родинки излучает свет. Этот образ органично воплощает сочетание двух пластов сибирского мифа: тьмы и света.

Основным композиционным приемом в стихотворениях, воплощающих антропогонический сибирский миф, является прием противопоставления.

Прием контраста  является сюжетообразующим, например, в стихотворении В. Царегородцева «Снег идет», в котором контрастными парами выступают следующие образы: естественная природа- человек, «детство- молодость», «небо- земля». Осмысление лирическим героем мира и себя в этом мире происходит посредством знакового сибирского образа - снега. Вспомним, что снег - одно из состояний воды, которая становится символической стихией превращения. Образ снега помогает поэту воплотить оба мотива сибирского текста: приобщение к смерти становится условием возрождения. Лирический герой Царегородцева мысленно уходит в прошлое, чтобы затем, изменившись, вернуться в настоящее: «Я иду сквозь снег- снежище// Или к предкам на кладбище, //Или в лес, на токовище, //Или жечь костер- кострище// На декабрьском синем льду..// … В детство, в молодость иду…» (Царегородцев В. «Снег идет. И я иду…»).

Возвращение в прошлое как условие осмысления ценностей своей сегодняшней жизни является важнейшим мотивом творчества Р. Свешниковой, Н. Бородиной, В. Сивкова и др.

В анализируемом стихотворении В. Царегородцева важную роль играет светопись. Снег оказывается не только белым, но и синим. Белый – один из любимых у поэта. Это амбивалентный цвет, соотносимый со смертью и рождением, с присущей этим явлениям чистотой [3]. Синий цвет, как известно, - цвет неба, Богородицы. В христианской культуре этот цвет ассоциируется с непостижимыми тайнами, с вечной божественной истиной [4]. Как видим, в стихотворении В. Царегородцева намечены те же мотивы смерти и воскресения, что отмечены выше, при характеристике исследователями сибирской темы в литературе XIX века.

Подобную цветовую гамму мы видим в произведениях многих красноярских поэтов: А. Кошелькова, В. Сивкова, Т. Борутенко, Г. Юдиной и др.

О высокости и значительности духовных исканий героя В. Царегородцева свидетельствует образ звезды («Ах, как хочется мне вырезать // Из небес свою звезду!»), репрезентирующей указанный выше образ неба. Звезда – воплощение надежды человека на изменение жизни, его стремления превзойти самого себя. Так звезда и снег оказываются двумя жизненными ориентирами героя назаровского поэта: «Небосвод с землей связующий,// Снег идет, //И я иду». Так, в представлении В. Царегородцева, снег связывает небо и землю. Осмысляя свою жизнь, герой размышляет о связи человека с окружающим миром, о том, как царство холода и вьюг, ввергая человека в одиночество, помогает ему осознать истинные ценности жизни, соотносимые с вечными истинами, знаком которых становится звезда.

В рамки сибирского антропогонического мифа вписываются и многочисленные стихотворения о постигшем страну разорении. Опустошение и разрушении сибирских городов и сел оценивается поэтами как очередное погружение в царство смерти- сна, что, в свою очередь, является условием нового возрождения: «Пусть не крашены заборы,// Грязь... Я все стерплю.//Спи спокойно, милый город -//Я тебя люблю!» (В. Сивков); «Теперь вот, куда ни глянешь, //Картина одна и та ж://Остались у сел названья,//Таежный исчез пейзаж» (В. Царегородцев); «А на родине снежно// и тихо, и печка гудит, // и мама печально и нежно // из вечности мимо глядит» (В. Башунов).

Таким образом, в современной поэзии сибирский миф продолжает плодотворно развиваться, соединяя два облика Сибири: мощная, враждебная человеку природа Сибири одновременно является колыбелью сильных мужественных людей, способных освоить ее богатства. А зима с ее метелями и холодами, ставшая символом Сибири, все чаще осознается поэтами как воплощение стихий, соединяющих земное и небесное. Так Сибирь становится пространством самосознания и идентификации человека вообще. Стихотворения о родном края становятся философскими размышлениями о смысле человеческой жизни.

Библиографический список:

1. Янушкевич А. С. Сибирский текст: взгляд извне и изнутри - Режим доступа : https://mion.isu.ru/pub/sbornik_Sib/5_1.html – Загл. с экрана.

2. Новый Енисейский литератор: Альманах прозы, поэзии, публицистики.- 2007 - №№ 1, 2, 3, 4.- Красноярск, 2007.

3. Тресиддер Д. Словарь символов /Пер. с англ. С. Палько.- М., 1999 – С. 23-24.

4. Тресиддер Д. Словарь символов /Пер. с англ. С. Палько.- М., 1999 – С.334.